Глупый человек имеет много вещей, чтобы беспокоиться о них. Те, кто делают искусство источником обогащения,… не способны сохранить своё искусство живым. --- Мацуо Басё
МАЦУО БАСЁ (1644 – 1694) – известнейший японский поэт и теоретик стиха родился в небогатой, но образованной самурайской семье Мацуо Ёдзаэмона. Получив хорошее домашнее образование, будущий поэт некоторое время был чиновником, но сухая официальная служба оказалась не для него. Пришлось жить на доставляемые уроками поэзии скромные средства.
Вот всё, чем богат я!
Лёгкая, словно жизнь моя,
Тыква-горлянка. (Пер. Веры Марковой - В.М. далее)
* * *
Плодотворный поэт -- Басё оставил 7 антологий: «Зимние дни», «Весенние дни», «Заглохшее поле», «Тыква-горлянка», «Соломенный плащ обезьяны» (книги 1-я и 2-я,), «Мешок угля», лирические путевые дневники, предисловия, письма об искусстве и сути творчества.. До Басё в отличии от высоко эстетической «танка», «хокку» была ближе к вмещающей любую эмоцию повседневной эпиграмме (не подписанные хокку даны в переводе автора этой статьи – С. Сангье):
Каша одна с водой, - совсем
рыжий кот отощал. ...Но любовь!
Сладостна крыши песнь!
* * *
Осень. Скука - вздохи дождей.
Так что ж? Тоску под дождь, -
к красоткам летим скорей! (Светлана Сангье - С.С. далее)
* * *
Здесь нужно оговориться: х о к к у - это определение строфической формы, вне зависимости от жанра - от содержания стиха, то есть. Пейзажно лирический жанр х о к к у называется - х а й к у. Японская стихотворная сатира в совокупности определяется как - к ё к у. У Басё же лирическо философский подтекст х а й к у - нередко сочетается с комизмом ситуации, что придает стихам особое очарование. Но и делает их весьма и весьма трудно переводимыми.
Разные языки имеют разные возможности стихотворного выражения. Отсюда два типа переводов т а н к у: в одних попытка соблюсти три строки и жёсткое количество слогов: 1-я строка - 5 слогов; 2-я - 7; 3-я - 5 или менее. Причём жёсткое соблюдение этого правила в нашем языке ограничено: в целом русское слово - длиннее плюс необходимые в предложении синтаксические связки. Приведённые здесь переводы Г.О. Монзеллера по форме -- самые правильные и близкие строфике подлинника.
Переводы второго типа при ломке внешней формы х о к к у стремятся, в первую очередь, передать философское содержание - затекстовые оттенки в том числе. Путь заманчивый и опасный, безнадежно завлекший и автора этой статьи. Возможен ли полностью -- и в эмоциональном, и в ритмическом, и в образном смысле --- адекватный перевод с восточного языка на европейский с сохранением всех оттенков оригинала?.. Нередко выдающие переводчики оставляли по мастерству равнозначные переводы обоих видов: даже при этом содержание трёх строчника х о к к у выражается не полностью.
* * *
Смеётся в окно луна, - она
в хижине бедной моей засыпала
золотом все четыре угла.
* * *
Луна ушла -- золото унесла.
Стол пустой, темны четыре угла.
...О, мимолётности вкус!(С.С.)
Я банан посадил –
и теперь противны мне стали
ростки бурьяна... (В.М.)
* * *
Посадил я у дома банан, - и бурьян
Не даёт мне покоя. А был тот бурьян - верным
Спутником долгих скитаний моих.(С.С.)
* * *
Возле подаренной ему одним из учеников скромной хижины поэт сам посадил банан. Считается, что именно он подарил поэту псевдоним: «банан» -- яп. «басё». С 1884 г. последнее десятилетие своей жизни Басё много странствует пешком, в одиночестве или с кем-то из учеников.
В путь! Покажу я тебе,
Как в далеком Есино вишни цветут,
Старая шляпа моя. (В. М.)
* * *
Как свищет ветер осенний!
Тогда лишь поймете мои стихи,
Когда заночуете в поле. (В. М.)
* * *
Плетёная шляпа (какую обычно носили монахи), простой коричневый плащ, на шее сума, как у всех паломников и нищих; в руке посох и буддийские чётки, --таков был простой дорожный наряд. В сумке лежали две-три книжки стихов, флейта и крохотный деревянный гонг.
В пути я занемог.
И всё бежит, кружит мой сон
по выжженным полям. (В. М.)
* * *
Заболел в пути.
Снится: полем выжженным
Без конца кружу. (Г.О. Монзеллер)
* * *
Занемог в пути. Мнится, -
Всё кружу выжженной стезёй
в бесконечности. (С.С.)
Едва-едва я добрёл
Измученный до ночлега...
И вдруг – глициний цветы! (В. М.)
* * *
Измученный, я до ночлега
Едва добрёл... О, снег глициний здесь, -
Дождём цветочным щедро всё увито! (С.С.)
* * *
Простые любители поэзии и аристократы - все желали заполучить в гости уже знаменитого странника, надолго нигде не задерживающегося. Источник поэзии – путешествия служили упрочению известности, но едва-ли были полезны для хрупкого здоровья поэта. Зато странствия способствовали почерпнутому в философии дзэн принципу «вечного одиночества» или «печали поэтического одиночества» (ваби). Освобождая от мирской суеты, нищие странствия помогали служить только высшему сакральному предназначению: «Ваби и поэзия (фуга) далеки от повседневных нужд…» (Послесловие Басё к своему сборнику «Пустые каштаны»).
Сакральный смысл должен быть освобождён от повседневности, чтобы преобразить её, -- сквозь её призму явить сияние вечности:
Парящих жаворонков выше
Я в небе отдохнуть присел -
На самом гребне перевала. (В.М.)
* * *
Отдохнуть присел
Выше жаворонков я;
Горный перевал... (Г.О. Монзеллер)
* * *
В лазури жаворонков выше
Я отдыхаю. Я устал. Небесный горный
Перевал. И шаг последний - ещё выше. (С.С.)
________________________
Паутинки в вышине.
Снова образ Будды вижу
На подножии пустом. (В.М.)
* * *
Паутинки - в вышине нитей
Разноцветных чудо. Образ Будды -
Всюду-всюду: мир - подножие ему.(С.С.)
Басё стремится отразить мир и сопричастного ей человека минимальными средствами: как можно более ударно кратко – незабвенно кратко. И, раз только прочитав, хокку Басё невозможно забыть! Воистину, это «грустное просветление отрешённости» (саби):
В осенних сумерках
Долго-долго тянутся досуги
Скоротечной жизни. (В.М.)
* * *
Луна или утренний снег...
Любуясь прекрасным, я жил как хотел.
Вот так и кончаю год. (В.М.)
Искусство и эстетика не служат прямому морализированию, тем не менее они несут высшую мораль – принцип «мгновенного озарения»:
В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький оленёнок. (В.М.)
* * *
Грустите вы, слушая крик обезьян!
А знаете ли, как плачет ребёнок
Покинутый на осеннем ветру? (В.М.)
_______________________
Старый пруд заглох.
Прыгнула лягушка... миг -
Тихий всплеск воды. (Г.О. Монзеллер)
* * *
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине. (В.М.)
* * *
Пруд умирает... Спят
В воде года. Всплеск лягушачий -
Рябь - сомкнулася вода. (С.С.)
Удивительно, что видение мира японским поэтом 17 века иногда очень близко В 19 веке русским поэтам, с японской поэзией едва-ли знакомым. Особенно ярки созвучия с Басё в стихах Афанасия Фета. Конечно, конкретные реалии – цветы, животные, элементы пейзажа – в разных странах разные. Но в основном, будто одними глазами увидено.
Естественно, что с детства знающие Фета русские переводчики Басё могли добавить совпадений: свободный от влияний переводчик - из области фантазии (ибо переводчик - родился в определённой стране и образован определённым образом). И всё равно такие совпадения могли явиться только при условии, что созвучия имеются в японском и русском оригиналах. Сравним строки Басё с приведенными в нижней колонке отрывками из стихотворений Фета:
Б А С Ё
Жаворонок поёт,
Звонким ударом в чаще
Вторит ему фазан.
* * *
Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела…
О, с какой неохотой!
* * *
Как быстро летит луна!
На неподвижных ветках
Повисли капли дождя…
* * *
Есть особая прелесть
В этих, бурей измятых,
Сломанных хризантемах.
* * *
О этот долгий путь!
Сгущается сумрак осенний,
И - ни души кругом.
* * *
Опала листва.
Весь мир одноцветен.
Лишь ветер гудит.
* * *
Тоненький язычок огня, -
Застыло масло в светильнике.
Проснёшься...
Какая грусть! - Пер. Веры Марковой
__________________________________
А Ф А Н А С И Й Ф Е Т
…Вот жук взлетел и прожужжал сердито,
Вот лунь проплыл, не шевеля крылом. (Степь вечером)
* * *
Пропаду от тоски я и от лени…
В каждый гвоздик душистой сирени,
Распевая, вползает пчела. (Пчёлы)
* * *
Месяц зеркальный плывёт по лазурной пустыне,
Травы степные унизаны влагой вечерней…
Длинные тени вдали потонули в ложбине.
* * *
Осыпал лес свои вершины.
Сад обнажил своё чело.
Дохнул сентябрь, и георгины
Дыханьем ночи обожгло.
* * *
Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури,
Изрыдалась осення ночь ледяными слезами,
Ни огня на земле...
Никого! Ничего!...
* * *
Какая грусть! Конец аллеи
Опять с утра исчез в пыли,
Опять серебряные змеи
Через сугробы поползли. (Афанасий Фет)
__________________________________
Зачем переводить Басё, когда в его переводах уже нет недостатка? Зачем вообще переводят не только профессионалы? Неисчерпаемость внутреннего – за словами – смысла поэзии Басё сама по себе отставляет возможность разных, несхожих взглядов. Обдумывая -- как бы "приспосабливая" к себе строки большого мастера, в первую очередь, стремишься понять самого себя – вспомнить что-то свыше дарованное, но забытое.
Переводить – безмерное удовольствие и столь же безмерный труд: буквы уже плывут перед глазами, а всё переставляешь слова! Без прогулки проходит законный выходной. Обедал ты или нет?! И всё не оторваться от блокнота, -- нечто сродни светлой магии!
Переводишь, -- и бредёшь с поэтом по дорогам средневековой Японии или по дорогам собственной страны?! Главное: видишь всё внове – как в первый день творения: себя как в первый день творения!
Впервые я познакомилась с Басё в переводе Г. О. Монзелер (2). Хоть ныне его упрекают во многом, на мой взгляд, очарование -- «запах» поэзии японского мастера переводчик донёс. Очень нравятся мне переводы Веры Марковой, -- её тоже туманно упрекают в «отсутствии цельности композиции и плавности интонации оригинала». Зато переводчица нашла равновесие между европейской рассудочность и скреплённой традициями японской культуры для европейца «рваной» образностью танку и хокку! Ведь, если читатель не проникся, для чего и перевод?
«Слова не должны отвлекать внимание на самих себя, потому что истина - за пределами слов» - уверял Басё. С этим весьма сходно Афанасий Фет (кстати, великолепный и педантичный переводчик с немецкого, латыни и греческого!) говаривал, что поэзия – не вещи, а только запах вещей, -- их эмоциональное отражение. Что же тогда перевод: запах запаха стихов?..
Вообще, не подойти ли к проблеме перевода с другой стороны?! Чем более переводов, тем богаче выбор читателя: сравнение оттенков смыслов эстетически обогащает читателя! Причисляя самоё себя к непрофессиональным любителям перевода (трогает за душу – не трогает…), я не соперничаю и не спорю здесь ни с кем.
Известный перевод Георгия Оскаровича Монзелер перепечатываю (сверху на странице) как дань моей благодарности и уважения к этому – увы! – не встреченному мною в жизни человеку; ниже свой перевод. ...Даже и не перевод в прямом смысле, но перепевы темы -- личный опыт сопричастности к «мгновенному озарению» великого японского поэта.
____________________________________________
МАЦУО БАСЁ. В Е С Н А. - ПЕРЕВОД Г. О. МОНЗЕЛЕР (1)
Ах, соловушко!
И за ивой ты поешь,
И перед кустом. (Г.О.М.)
* * * * *
Соловей - певец! И за сливами
Ты поёшь, и на веточке ивовой, -
всюду весть весны!
_____________________
Сливу уже сорвал...
Хочется камелию
Положить в рукав! (Г.О.М.)
* * * * *
Дождались весны! Сливовый цвет -
в рукаве уже. И камелию тоже хочется, -
жаль сорвать цветок.
________________________________
Скажет кто-нибудь:
"Надоели дети мне!" -
Не для тех цветы! (Г.О.М.)
* * * * *
«Как докучливы дети
Мне!" - если скажет кто, -
для него ль цветы?!
______________________
Месяц со стыда
Скрылся в облаках совсем -
Так красив цветок! (Г.О.М.)
* * * * *
Так пьянит цветок красотой, -
Глаз не отвести! Месяц со стыда
в облако ушёл.
_________________________
Лето близится...
Рот тебе бы завязать,
Ветер на цветах! (Г.О.М.)
* * * * *
Срывает ветер цвет – весны очарованье.
О, ветер, ветер! Завязать тебе бы
на устах дыханье!
____________________________
Вот упал листок...
Вот еще листок упал...
Это -- ветерок. (Г.О.М.)
* * *
Роняет лепестки цветок...
Листок... Ещё один... Ах, ветер --
шаловливый господин!
_______________________________
Ну, и жарко же!
Даже раковины все,
Рты открыв, лежат... (Г.О.М.)
* * * * *
Жарко, -- мочи нет!
В обмороке рты разинули - рты
захлопнули даже раковины.
________________________
Скал азалии
Алы от кукушкиных
Слезок красящих. (Г.О. М.)
* * * * *
Кукушка плачет и поёт, -
и слёзы алы её. И алятся от слёз
цветы азалии и скалы. (3)
_________________________
О, камелии!
"Хокку" написать мне мысль
В голову пришла. (Г.О. М.)
* * * * *
О, камелии! Нынче время вам...
Рифма расцвела, -- «хокку»
вновь пишу!
______________________
Ночь совсем темна...
И, гнезда не находя,
Плачет пташечка. (Г.О. М.)
* * * * *
Так уж ночь темна...
Не найдя гнезда, пташка плачется -
стонет малая.
__________________________
Как прохладна ночь!
Ясный месяц молодой
Виден из-за гор. (Г.О. М.)
* * * * *
Как дышит ночь прохладой!
Ясный месяц – красавец молодой-
глядится из-за гор.
_________________________
Летом ночью ты
Раз ударишь лишь в ладонь -
И уже светло! (Г.О. М.)
* * * * *
Так летом ночь робка!
В ладони хлопнешь, - эхо звенит.
Луна бледнеет, - уже рассвет.
______________________
Постоянно дождь!
Как давно не видел я
Лика месяца... (Г.О. М.)
* * * * *
Дождь. Дождь... Так долго
уже не виден лик ясный месяца.
И вылиняла радость. (4)
_______________________
Майский дождь не шел
Здесь, наверно, никогда...
Так сияет храм! (Г.О. М.)
* * * * *
Как ярко крыша храма золотится!
Не шёл совсем здесь дождь, - или
монахи буддийские так святы?!
* * *
Упал листок... Ещё один
Непрошенный. О, увяданья господин -
О, ветер осени!
________________________
О С Е Н Ь
Осень началась...
Вот и бабочка росу
С хризантемы пьет. (Г.О. М.)
* * * * *
Начало осени. И бабочка,
забывшись, последнюю росу
из хризантемы так жадно пьёт!
_________________________
О! камелия
Опадая пролила
Воду из цветка... (Г.О. М.)
* * * * *
Умчалось! Лето провожая
Грустит камелия, слезой
росу и лепестки роняя.
______________________
Высока вода!
И в пути придется спать
Звездам по скалам... (Г.О. М.)
* * * * *
Небо на землю опустилося, -
Поднялась вода. Нынче на скалах
звёздам ночевать!
_______________________
Ночью при луне
У подножья гор туман,
Облачны поля... (Г.О.М.)
* * * * *
Горы облачны. В молоке поля
у подножия. Ночью под луной
стелется туман...
___________________
Как заговоришь
Осенью при ветре ты,
Холодно губам... (Г.О.М.)
* * * * *
Торопись сказать! Осенью
На ветру холодно губам, -
стыло на сердце.
________________
Повернись сюда!
Сумерками осенью
Скучно ведь и мне... (Г.О.М.)
* * * * *
Обернись ко мне! В хмурых
сумерках старой осени
так печально мне!
_________________
Осенью такой
Как живется в облаках
Птицам в холода? (Г.О.М.)
* * * * *
Осень, осень... Холода множатся.
Как живётся в облаках мёрзлых
птицам – как им можется?!
_______________________
Думается мне:
Ад похож на сумерки
Поздней осенью... (Г.О.М.)
* * * * *
Мнится - видится: Ад –
как сумерки поздней осенью…
Хуже некуда!
______________________
Вот занятно как
Превратится ли он в снег,
Этот зимний дождь? (Г.О.М.)
* * * * *
Ледяная изморось: кап, кап, - дрожь.
Превратишься ли ты в снег,-
скучный зимний дождь?!
__________________________________
Ведь не умерли
Под снегом вялые
Камышей цветы? (Г.О.М.)
* * * * *
Совсем завяли камышей цветы, -
погибли или о весне в снегу
им снятся сны?
____________________
Только снег пойдет, -
Балки гнутся в потолке
Хижины моей... (Г.О.М.)
* * * * *
Снег падает – трещит тростник
на крыше. В лачуге холодно, -
летите думы выше!
____________________
Хоть и холодно, -
Но в пути вдвоем заснуть
Очень хорошо! (Г.О.М.)
* * * * *
Так уж холодно! Ветер лют.
Ах, вдвоём заснуть на пути -
так бы сладостно!
______________________
Чтобы видеть снег -
До того, что с ног валюсь, -
Я брожу везде. (Г.О.М.)
* * * * *
1. Снег первой ризою укрыл поля.
С ног падаю, но всё брожу,брожу
я от суеты вдали...
2. Гляжу на снег. Уже замёрз, застыл, -
А всё не надышусь снегов дыханьем.
...Как уберечь сиянье чистоты?!
1. Георгий Оскарович Монзелер (1900 – 1959) -- японовед и китаевед. В 1930–1931 – преподаватель ЛГУ. В 1934 был выслан (возможно, уехал сам, спасаясь от ареста), на Север, где работал «в экспедиции по обследованию ресурсов Кольского полуострова». По возвращении работал в ЛВИ (до 1938 г.) и других учреждениях АН СРСР. Переводил стихи (Ли Бо, Басё), чаще выступал как автор подстрочников (для Гитовича, Ахматовой и других).
2. Приведённый выше перевод Монзелер «Из стихотворных циклов Басё» напечатан в сборнике под редакцией - Конрад Н. И. Японская литература в образцах и очерках. Том 1. С. 463-465. Ленинград. Издание института живых восточных языков имени А. С. Енукидзе, 1927 г.
3. По японскому поверью кукушка плачет красными слезами
4. Лето в Японии – скучный сезон дождей.
Предисловие
В конце XVII столетия по дорогам Японии долгие годы странствовал человек уже не первой молодости и некрепкого здоровья, по виду похожий на нищего. Не раз, вероятно, слуги какого-нибудь знатного феодала сгоняли его с дороги, но ни один именитый князь того времени не удостоился той посмертной славы, которая выпала на долю этому неприметному путнику - великому японскому поэту Басё.
Многие художники с любовью рисовали образ странника-поэта, и сам Басё умел, как никто другой, взглянуть на себя острым глазом, со стороны.
Вот, опираясь на посох, идет он горной дорогой в осеннюю непогоду. Потрепанный халат из плотной, покрытой лаком бумаги, плащ из тростника, соломенные сандалии плохо защищают от холода и дождя. Но поэт еще находит в себе силы улыбнуться:
Холод пробрал в пути. У птичьего пугала, что ли, В долг попросить рукава?
В небольшой дорожной суме хранится самое насущное: две-три любимые книги стихов, тушечница, флейта. Голову прикрывает большая, как зонт, шляпа, плетенная из кипарисовых стружек. Словно усики плюща, вьются по ее полям узоры письмен: путевые записи, стихи.
Никакие дорожные трудности не могли остановить Басё: он трясся в седле зимою, когда самая тень его «леденела на спине у коня»; шел пешком с крутизны на крутизну в разгар летней жары; ночевал где придется - «на подушке из травы», в горном храме, на неприютном постоялом дворе… Случалось ему отдыхать на гребне горного перевала, «за дальней далью облаков». Жаворонки парили у него под ногами, а до конца пути оставалась еще «половина неба».
В его время были модными «эстетские прогулки» на лоне природы. Но никак нельзя сравнивать их со странствиями Басё. Дорожные впечатления служили строительным материалом для его творчества. Он не жалел трудов - и даже самой своей жизни, - чтобы добыть их. После каждого из его путешествий появлялся сборник стихов- новая веха в истории японской поэзии. Путевые дневники Басё в стихах и прозе принадлежат к самым замечательным памятникам японской литературы.
В 1644 году в замковом городе Уэно провинции Ига у небогатого самурая Мацуо Ёдзаэмона родился третий ребенок, сын, будущий великий поэт Басё.
Когда мальчик подрос, ему дали имя Мунэфуса взамен прежних детских прозвищ. Басё - литературный псевдоним, но он вытеснил из памяти потомков все прочие имена и прозвища поэта.
Провинция Ига была расположена в самой колыбели старой японской культуры, в центре главного острова - Хонсю. Многие места на родине Басё известны своей красотой, а народная память сохранила там в изобилии песни, легенды и старинные обычаи. Славилось и народное искусство провинции Ига, где умели делать чудесный фарфор. Поэт очень любил свою родину и нередко на склоне лет посещал ее.
Ворон-скиталец, взгляни! Где гнездо твое старое? Всюду сливы в цвету.
Так изобразил он то чувство, какое испытывает человек, увидев после долгого перерыва дом своего детства. Все, что раньше казалось привычным, вдруг чудесно преображается, как старое дерево весною. Радость узнавания, внезапное постижение красоты, такой знакомой, что ее уже не замечаешь, - нот одна из самых значительных тем поэзии Басё.
Родные поэта были людьми образованными, что предполагало в первую очередь знание китайских классиков. И отец, и старший брат кормились тем, что преподавали каллиграфию. Такие мирные профессии стали в то время уделом многих самураев.
Кончились средневековые распри и междоусобицы, когда воин мог прославить себя ратным подвигом и завоевать мечом высокое положение. Поля великих битв поросли травой.
В начале XVII столетия одному из феодалов удалось взять верх над другими и установить в стране сильную центральную власть. В течение двух с половиной столетий потомки его - князья из рода Токугава - правили Японией (1603–1867). Резиденцией верховного правителя был город Эдо (ныне Токио). Однако столицей по-прежнему назывался город Киото, где жил лишенный всякой власти император. При его дворе звучала старинная музыка, на поэтических турнирах слагались стихи классической формы (танка).
«Замирение страны» способствовало росту городов, развитию торговли, ремесел и искусства. В основе официально принятого в стране уклада все еще лежало натуральное хозяйство, но в конце XVII века большую силу обретают деньги. И эта новая сила властно вторгалась в человеческие судьбы.
В руках менял, оптовых торговцев, ростовщиков, виноделов сосредоточились огромные богатства, в то время как в тесных улочках предместья царила неописуемая нищета. Но, несмотря на трудности городской жизни, несмотря на бедность и скученность, все же притягательная сила города была очень велика.
В годы Гэнроку (1688–1703) городская культура достигла пышного расцвета. Простые предметы быта становились в руках умельцев замечательными произведениями искусства. Резные брелоки, нэцкэ, ширмы, веера, шкатулки, гарды мечей, цветные гравюры и многое другое, созданное в ту эпоху, служит теперь украшением музеев. Недорогие книги с превосходными иллюстрациями, печатавшиеся ксилографическим способом с резных деревянных досок, выходили большими для того времени тиражами. Купцы, подмастерья, сидельцы в лавках полюбили романы, модные стихи и театр.
В японской литературе появилось созвездие ярких талантов: кроме Басё в него входили романист Ихара Сайкаку (1642–1693) и драматург Тикамацу Мондзаэмон (1653–1724). Все они, столь непохожие друг на друга - глубокий и мудрый Басё, ироничный, земной Сайкаку и Тикамацу Мондзаэмон, достигавший в своих пьесах высокого накала страстей, - имеют между собой нечто общее: их роднит эпоха. Горожане любили жизнь. От искусства они требовали достоверности, точных жизненных наблюдений. Сама его исторически возникшая условность все более пронизывается реализмом.
Басё было двадцать восемь лет, когда в 1672 году, вопреки уговорам и предостережениям родных, он оставил службу в доме местного феодала и, полный честолюбивых надежд, отправился в Эдо с томиком своих стихов.
К тому времени Басё уже получил некоторую известность как поэт. Стихи его публиковались в столичных сборниках, его приглашали участвовать в поэтических турнирах…
Покидая родину, он прикрепил к воротам дома, где жил его друг, листок со стихами:
Облачная гряда Легла меж друзьями… Простились Перелетные гуси навек.
Весной один дикий гусь улетает к северу, где ждет его новая жизнь; другой, опечаленный, остается на старом месте. Стихотворение дышит юношеским романтизмом, сквозь грусть разлуки чувствуется радость полета в неведомую даль.
В Эдо поэт примкнул к последователям школы Данрин. Они брали материал для своего творчества из жизни горожан и, расширяя поэтический словарь, не чуждались так называемых прозаизмов. Эта школа была новаторской для своего времени. Стихи, написанные в стиле Данрин, звучали свежо и свободно, но чаще всего они были только жанровыми картинками. Почувствовав идейную ограниченность и тематическую узость современной ему японской поэзии, Басё в начале восьмидесятых годов обратился к классической китайской поэзии VIII–XII веков. В ней нашел он широкую концепцию мироздания и того места, которое занимает в нем человек как творец и мыслитель, зрелую гражданскую мысль, подлинную силу чувства, понимание высокой миссии поэта. Больше всего Басё любил стихи великого Ду Фу. Можно говорить об их прямом влиянии на творчество Басё.
Внимательно изучал он и насыщенную поэтическими образами философию Чжуан-цзы (369–290 гг. до н. э.), и буддийскую философию секты Дзэн, идеи которой оказали большое влияние на японское средневековое искусство.
Жизнь Басё в Эдо сложилась трудно. С помощью какого-то доброхота он устроился на государственную службу по ведомству строительства водных путей, но вскоре оставил эту должность. Он стал учителем поэзии, однако его молодые ученики были богаты только талантом. Лишь один из них, Сампу, сын состоятельного рыбника, нашел средство по-настоящему помочь поэту: он уговорил своего отца подарить Басё маленькую хижину-сторожку возле небольшого пруда, который одно время служил рыбным садком. Басё написал по этому поводу: «Девять лет я вел бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагава. Мудро сказал в старину один человек: «Столица Чанъань - издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег». Я тоже так думаю, ибо я нищий»
В стихах, созданных в начале восьмидесятых годов, Басё любил рисовать свою убогую Банановую хижину (Басё-ан), названную им так потому, что он посадил возле нее саженцы банановой пальмы. Детально изобразил он и весь окрестный пейзаж: топкий, поросший тростником берег реки Сумида, чайные кусты, маленький заглохший пруд. Хижина стояла на окраине города, весной только крики лягушек нарушали тишину. Поэт принял новый литературный псевдоним «Живущий в Банановой хижине» и наконец начал подписывать свои стихи просто Басё (Банановое дерево).
Даже воду зимой приходилось покупать: «Горька вода из мерзлого кувшина», - писал он. Басё остро ощущал себя городским бедняком. Но вместо того чтобы скрывать свою нищету, как другие, он говорил о ней с гордостью. Нищета стала как бы символом его духовной независимости.
В среде горожан был силен дух стяжания, мещанского скопидомства, скряжничества, но купцы не прочь были оказать покровительство тем, кто умел их забавлять. Люди искусства сплошь да рядом состояли приживалами при купцах-толстосумах. Находились такие стихотворцы, которые слагали в один день сотни и тысячи строф и этим создавали себе легкую славу. Не в этом видел назначение поэта Басё. Он рисует в своих стихах идеальный образ свободного поэта-философа, чуткого к красоте и равнодушного к жизненным благам… Если тыква-горлянка, служившая в хижине Басё кувшином для рисового зерна, опустела до дна-ну что же: он вставит в горлышко ее цветок!
Но, равнодушный к тому, что больше всего ценили другие, Басё с величайшей требовательностью и заботой относился к своему творчеству.
Стихи Басё, несмотря на предельный лаконизм их формы, никак нельзя рассматривать как беглые экспромты. Это плоды не только вдохновения, но и очень большого, напряженного труда. «Тот человек, который за всю свою жизнь создал всего три-пять превосходных стихотворений, - настоящий поэт, - сказал Басё одному из своих учеников. - Тот же, кто создал десять, - замечательный мастер».
Многие поэты, современники Басё, относились к своему творчеству, как к игре. Философская лирика Басё была явлением новым, небывалым и по серьезности тона, и по глубине идей. Творить он должен был в пределах традиционных поэтических форм (инерция их была очень велика), но ему удалось вдохнуть в эти формы новую жизнь. В свою эпоху он ценился как непревзойденный мастер «сцепленных строф» («рэнку») и трехстиший («хокку»), но только последние полностью выдержали испытание временем.
Форма лирической миниатюры требовала от поэта жестокого самоограничения и в то же время, придавая весомость каждому слову, позволяла многое сказать и еще больше подсказать читателю, разбудив его творческое воображение. Японская поэтика учитывала встречную работу мысли читателя. Так удар смычка и ответное дрожание струны вместе рождают музыку.
Танка - очень древняя форма японской поэзии. Басё, сам не сочинявший танка, был большим знатоком старинных антологий. Особенно он любил поэта Сайге, который жил отшельником в мрачные годы междоусобных войн XII века. Стихи его удивительно просты и словно идут от самого сердца. Природа для Сайге была последним прибежищем, где в горной хижине он мог оплакивать гибель друзей и несчастья страны. Трагический образ Сайге все время возникает в поэзии Басё и как бы сопутствует ему в его скитаниях, хотя и эпохи, в которые жили эти поэты, и их социальное бытие были весьма различны.
С течением времени тапка стала четко делиться на две строфы. Иногда их сочиняли два разных поэта. Получался своего рода поэтический диалог. Его можно было продолжить как угодно долго, при любом количестве участников. Так родились «сцепленные строфы» - поэтическая форма, очень популярная в средние века.
В «сцепленных строфах» чередовались трехстишия и двустишия. Соединяя их по два, можно было получить сложную строфу - пятистишие (танка). Единого сюжета в этой длинной цепи стихотворений не было. Ценилось умение сделать неожиданный поворот темы; вместе с тем каждая строфа сложнейшим образом перекликалась с соседними. Так камень, вынутый из ожерелья, бывает хорош сам по себе, но в сочетании с другими приобретает новую, дополнительную, прелесть.
Первая строфа называлась хокку. Постепенно хокку сделалось самостоятельной поэтической формой, отделившись от «сцепленных строф», и завоевало огромную популярность среди горожан.
В основном хокку - лирическое стихотворение о природе, в котором непременно указывается время года.
В поэзии Басё круговорот времен года - изменчивый, подвижной фон, на котором яснее прорисовываются сложная душевная жизнь человека и непостоянство человеческой судьбы.
«Идеальный», освобожденный от всего грубого пейзаж - так рисовала природу старая классическая поэзия. В хокку поэзия вновь обрела зрение. Человек в хокку не статичен, он дан в движении: вот уличный разносчик бредет сквозь снежный вихрь, а вот работник вертит мельницу-крупорушку. Та пропасть, которая уже в X веке легла между литературной поэзией и народной песней, стала менее широкой. Ворон, долбящий носом улитку на рисовом поле, - образ этот встречается и в хокку, и в народной песне. Многие сельские грамотеи, как об этом свидетельствует Басё, полюбили хокку.
В 1680 году Басё создал первоначальный вариант знаменитого в истории японской поэзии стихотворения:
На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер.
К работе над этим стихотворением поэт возвращался в течение нескольких лет, пока не создал окончательный текст. Это одно говорит о том, как упорно Басё работал над каждым словом. Он отказывается здесь от штукарства, от игры формальными приемами, столь ценимой многими современными ему мастерами поэзии, которые именно этим и создали себе известность. Затянувшиеся годы ученичества кончились. Басё нашел наконец свой путь в искусстве.
Стихотворение похоже на монохромный рисунок тушью. Ничего лишнего, все предельно просто. При помощи нескольких умело выбранных деталей создана картина поздней осени. Чувствуется отсутствие ветра, природа словно замерла в грустной неподвижности. Поэтический образ, казалось бы, чуть намечен, но обладает большой емкостью и, завораживая, уводит за собой. Кажется, что смотришь в воды реки, дно которой очень глубоко. И в то же время он предельно конкретен. Поэт изобразил реальный пейзаж возле своей хижины и через него - свое душевное состояние. Не об одиночестве ворона говорит он, а о своем собственном.
Воображению читателя оставлен большой простор. Вместе с поэтом он может испытать чувство печали, навеянное осенней природой, или разделить с ним тоску, рожденную глубоко личными переживаниями. Если он знаком с китайскими классиками, он может вспомнить «Осенние песни» Ду Фу и оценить своеобразное мастерство японского поэта. Человек, сведущий в древней философии Китая (учении Лао-цзы и Чжуан-цзы), мог проникнуться созерцательным настроением и почувствовать себя соприсущим сокровенным тайнам природы. Увидеть в малом великое - такова одна из главных идей поэзии Басё.
В основу созданной им поэтики Басё положил эстетический принцип «саби». Слово это не поддается буквальному переводу. Его первоначальное значение - «печаль одиночества». «Саби», как особая концепция красоты, определил собой весь стиль японского искусства в средние века. Красота, согласно этому принципу, должна была выражать сложное содержание в простых, строгих формах располагавших к созерцанию. Покой, притушенность красок, элегическая грусть, гармония, достигнутая скупыми средствами, - таково искусство «саби», звавшее к сосредоточенной созерцательности, к отрешению от повседневной суеты.
«Саби», как его широко толковал Басё, впитало в себя квинтэссенцию классической японской эстетики и философии и значил для него то же что «идеальная любовь» для Данте и Петрарки! Сообщая возвышенный строй мыслям и чувствам «саби» становилось родником поэзии.
Поэтика, основанная на принципе «саби», нашла свое наиболее полное воплощение в пяти стихотворных сборниках, созданных Басё и его учениками в 1684-1691 годах: «Зимние дни», «Весенние дни» «Заглохшее поле», «Тыква-горлянка» и «Соломенный плащ обезьяны» (книга первая).
Несмотря на свою идейную глубину, принцип «саби» не позволял изобразить живую красоту мира во всей ее полноте. Такой большой художник, как Басё, должен был неизбежно это почувствовать Поиски скрытой сущности каждого отдельного явления становились однообразно утомительными. Кроме того, философская лирика природы, согласно принципу «саби», отводила человеку только роль пассивного созерцателя.
В последние годы жизни Басё провозгласил новый ведущий принцип поэтики - «каруми» (легкость). Он сказал своим ученикам: «Отныне я стремлюсь к стихам, которые были бы мелки, как река Сунагава («Песчаная река»)».
Слова поэта не следует понимать слишком буквально, скорее в них звучит вызов подражателям, которые, слепо следуя готовым образцам, стали во множестве сочинять стихи с претензией на глубокомыслие. Поздние стихи Басё отнюдь не мелки, они отличаются высокой простотой, потому что говорят о простых человеческих делах и чувствах. Стихи становятся легкими, прозрачными, текучими. В них сквозит тонкий, добрый юмор, теплое сочувствие к людям много видевшего, много испытавшего человека. Великий поэт-гуманист не мог замкнуться в условном мире возвышенной поэзии природы. Вот картинка из крестьянского быта:
Примостился мальчик На седле, а лошадь ждет. Собирают редьку.
А вот в городе готовятся к новогоднему празднику:
Обметают копоть. Для себя на этот раз Плотник полку ладит.
В подтексте этих стихотворений - сочувственная улыбка, а не насмешка, как это бывало у других поэтов. Басё не разрешает себе никакого гротеска, искажающего образ.
Памятником нового стиля Басё являются два поэтических сборника: «Мешок угля» (1694) и «Соломенный плащ обезьяны» (книга вторая), вышедший уже после смерти Басё, в 1698 году.
Творческая манера поэта не была постоянной, она несколько раз менялась в соответствии с его духовным ростом. Поэзия Басё - летопись его жизни. Внимательный читатель, перечитывая стихи Басё, каждый раз открывает что-то новое для себя.
Это и есть одно из замечательных свойств действительно великой поэзии.
Значительная часть стихотворений Басё - плоды его путевых раздумий. Многие стихи, полные пронзающей силы, посвящены умершим друзьям. Есть стихи на случай (и некоторые из них превосходны): в похвалу гостеприимному хозяину, в знак благодарности за присланный подарок, приглашения друзьям, подписи к картинам. Маленькие мадригалы, крошечные элегии, но как много в них сказано! Как слышится в них жажда человеческого участия, просьба не позабыть, не ранить обидным равнодушием! Не раз поэт отказывался от своих слишком забывчивых друзей, запирал дверь хижины, чтобы скорее отворить ее снова.
«Хокку нельзя составлять из разных кусков, как ты это сделал, - говорил Басё своему ученику. - Его надо ковать, как золото». Каждое стихотворение Басё - гармоническое целое, все элементы которого подчинены единой задаче: наиболее полно выразить поэтическую мысль.
Басё создал пять путевых дневников, написанных лирической прозой в чередовании со стихами: «Кости, белеющие в поле», «Путешествие в Касима», «Письма странствующего поэта», «Дневник путешествия Сарасина» и наиболее известный - «По тропинкам севера» Лирическая проза его отмечена чертами того же стиля, что и хокку: она сочетает изящество с «прозаизмом» и даже простонародностью многих выражений, предельно лаконична и богата скрытым эмоциональным подтекстом. И в ней тоже, как и в поэзии, Басё сочетал верность старинным традициям с умением увидеть жизнь по-новому.
Зимой 1682 года пожар уничтожил значительную часть Эдо, сгорела и «Банановая хижина» Басё. Это, как он сам говорит, дало окончательный толчок давно созревшему в нем решению отправиться странствовать. Осенью 1684 года он покинул Эдо в сопровождении одного из своих учеников. Десять лет с небольшими перерывами. странствовал Басё по Японии. Иногда он возвращался в Эдо, где друзья отстроили его «Банановую хижину». Но вскоре вновь его, «как послушное облачко», увлекал ветер странствий. Он скончался в городе Осака, окруженный своими учениками.
Басё шел по дорогам Японии, как посол самой поэзии, зажигая в людях любовь к ней и приобщая их к подлинному искусству. Он умел найти и пробудить творческий дар даже в профессиональном нищем. Басё проникал иногда в самую глубь гор, где «никто не подберет с земли упавший плод дикого каштана», но, ценя уединение, все же никогда но был отшельником. В странствиях своих он не бежал от людей, а сближался с ними. Длинной чередой проходят в его стихах крестьяне за полевыми работами, погонщики лошадей, рыбаки, сборщики чайных листьев.
Басё запечатлел их чуткую любовь к красоте. Крестьянин разгибает на миг свою спину, чтобы полюбоваться полной луной или послушать столь любимый в Японии крик пролетной кукушки. Порой Басё изображает природу в восприятии крестьянина, как бы отождествляя себя с ним. Он радуется густым колосьям в поле или тревожится о том, что ранние дожди испортят солому. Глубокое участие к людям, тонкое понимание их душевного мира - одно из лучших свойств Басё как поэта-гуманиста. Вот почему в разных уголках страны как праздника ждали его прихода.
С удивительной силой духа Басё стремился к большой, поставленной им себе цели. Поэзия в его время пришла в упадок, и он чувствовал себя призванным поднять ее до уровня высокого искусства. Дорога странствий стала творческой мастерской Басё. Новую поэзию нельзя было создать, запершись в четырех стенах.
«Великий учитель с Южной горы» заповедал некогда: «Не иди по следам древних, но ищи то, что искали они». Это верно и для поэзии», - такую мысль высказал Басё в прощальном напутствии одному из своих учеников. Иными словами, для того чтобы уподобиться поэтам древности, надо было не просто подражать им, но заново пройти их путь, увидеть то, что видели они, заразиться их творческим волнением, но писать по-своему.
Лирическая поэзия Японии традиционно воспевала природу, например, красоту кустарника хаги. Осенью его тонкие гибкие ветки покрываются бело-розовыми цветами. Любование цветами хаги - этим исчерпывалась в старину тема стихотворения. Но вслушайтесь, как говорит Басё об одиноком путнике в поле:
Намокший, идет под дождем… Но песни достоин и этот путник, Не только хаги в цвету.
Образы природы в поэзии Басё очень часто имеют второй план, иносказательно говоря о человеке и его жизни. Алый стручок перца, зеленая скорлупа каштана осенью, дерево сливы зимою - символы непобедимости человеческого духа. Осьминог в ловушке, спящая цикада на листке, унесенная потоком воды, - в этих образах поэт выразил свое чувство непрочности бытия, свои размышления о трагизме человеческой судьбы.
Многие стихи Басё навеяны преданиями, легендами и сказками. Его понимание красоты имело глубокие народные корни.
Для Басё было характерно ощущение нерасторжимого единства природы и человека, а за плечами людей своего времени он всегда чувствовал дыхание огромной, уходящей в глубь веков истории. В ней он находил прочную почву для искусства.
В эпоху Басё простым людям жилось очень трудно и в городе и в деревне. Поэт был свидетелем многих бедствий. Он видел детей, покинутых на верную гибель обнищавшими родителями. В самом начале дневника «Кости, белеющие в поле» есть такая запись:
«Возле реки Фудзи я услышал, как жалобно плачет покинутый ребенок лет трех от роду. Унесло его быстрым течением, и не было у него сил вынести натиск волн нашего скорбного мира. Брошенный, он горюет о своих близких, пока еще теплится в нем жизнь, летучая, как росинка. О маленький кустик хаги, нынче ли ночью ты облетишь или завтра увянешь? Проходя мимо, я бросил ребенку немного еды из своего рукава.
Грустите вы, слушая крик обезьян, А знаете ли, как плачет ребенок, Покинутый на осеннем ветру?»
Сын своего времени, Басё, однако, говорит дальше, что в гибели ребенка не повинен никто, так предрешило веление неба. «Человек во власти грозной судьбы» - такая концепция человеческой жизни неизбежно порождала чувство незащищенности, одиночества, печали. Современный прогрессивный писатель и литературовед Такакура Тэру отмечает:
«По моему мнению, новая литература Японии начинается с Басё. Именно он острее всех, с наибольшей болью выразил страдания японского народа, которые выпали ему на долю в эпоху перехода от средних веков к новому времени».
Печаль, звучащая во многих стихах Басё, имела не только философские и религиозные корни и не была только отзвуком его личной судьбы. Поэзия Басё выразила трагизм переходной эпохи, одной из самых значительных в истории Японии, и потому была близка и понятна его современникам.
Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя «печальником», но был и великим жизнелюбцем. Радость внезапной встречи с прекрасным, веселые игры с детьми, яркие зарисовки быта и нравов, - с какой душевной щедростью поэт расточает все новые и новые краски для изображения мира! В конце своей жизни Басё пришел к той мудрой и просветленной красоте, которая доступна только большому мастеру.
Поэтическое наследие, оставленное Мацуо Басё, включает в себя хокку и «сцепленные строфы». В числе его прозаических сочинений - дневники, предисловия к книгам и отдельным стихам, письма. Они содержат в себе немало мыслей Басё об искусстве. Кроме того, ученики записали его беседы с ними. В этих беседах Басё выступает как своеобразный и глубокий мыслитель.
Он основал школу, совершившую переворот в японской поэзии. Среди его учеников были такие высокоодаренные поэты, как Кика́ку, Рансэ́цу, Дзёсо, Кёсай, Са́мпу, Сико́.
Нет японца, который не знал бы на память хотя бы несколько стихотворений Басё. Появляются новые издания его стихов, новые книги о его творчестве. Великий поэт с годами не уходит от своих потомков, а приближается к ним.
По-прежнему любима, популярна и продолжает развиваться лирическая поэзия хокку (или хайку), фактическим создателем которой был Басе.
Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.
(настоящее имя Дзинситиро , 1644-1694) - поэт, выходец из среды небогатых самураев. С его именем связано появление японского трехстишия - хайку. Изучал японскую и китайскую поэзию, философию. Особое предпочтение отдавал китайскому поэту Ду Фу и японскому поэту-отшельнику Сайге, с которыми он ощущал духовное родство. Много путешествовал. Его литературное наследие представлено преимущественно пейзажной лирикой и лирическими дневниками (лучший из них - « » , 1689). Создал литературную школу, совершившую переворот в японской поэзии: «стиль Басе» царил почти 200 лет. Среди его учеников такие талантливые поэты, как , и другие. В основу созданной им поэтики положил принцип саби , основанный на сосредоточенной созерцательности, отрешения от повседневной суеты. Его философская лирика была явлением новым, небывалым и по серьёзности тона, и по глубине идей. Поэтические принципы Басе нашли свое наиболее полное воплощение в пяти стихотворных сборниках, созданных им и его учениками в 1684-1691 гг.: «Зимние дни», «Весенние дни», «Заглохшее поле», «Тыква-горлянка», «Соломенный плащ обезьяны» (книга первая). В последние годы жизни провозгласил новый ведущий принцип - каруми (легкость, изящество).
Несмотря на широкую известность, множество учеников и последователей, Басе крайне бедствовал. Лишь один из учеников, Сампу, сын состоятельного рыбника, смог помочь поэту: уговорил своего отца подарить маленькую хижину возле небольшого пруда. Басе посадил возле нее саженцы банановой пальмы, от которой пошло и название жилища поэта - «Банановая хижина», а впоследствии и его литературный псевдоним - «Живущий в Банановой хижине» или просто «Банановое дерево» . Как отмечал Д. Шивели, «…он ощущал особое духовное родство с банановым деревом, которое, подобное ему самому, было одиноко и беззащитно, сгибалось под бурями этого мира. Оно символизировало хрупкость и преходящесть его собственной жизни как он любил ее описывать».
Последние десять лет своей жизни, после пожара, уничтожившего Банановую хижину, Басе провел в странствиях. Умер в Осака, окруженный учениками.
Разработанный Басе еще при жизни поэта обрел необычайную популярность: в Японии хайку слагали даже крестьяне, организовывались клубы любителей хайку, устраивались состязания хаикаистов. В XX в. увлечение хайку перешагнуло границы Японии. Сегодня в ежегодных конкурсах на лучшее трехстишие принимают участие любители из разных стран мира.
Мацуо Басё — третье имя поэта, под которым он известен Японии и миру. Настоящее его имя — Дзинситиро Гиндзаэмон.
Биография Мацуо Басё
Будущий поэт родился в семье небогатого, но образованного самурая. Отец и старший брат Мацуо Басё были учителями каллиграфии. А он выбрал себе другую судьбу. У него рано пробудилась тяга к учению и осталась с ним навсегда. Ещё будучи юношей, Басё начал усердно изучать китайскую литературу. Среди его кумиров был великий китайский поэт Ли Бо. По аналогии с его именем, которое означает «Белая Слива», Басё назвался Тосэй «Зелёный Персик». Это было второе имя Басё. Первое — Мунэфуса - он взял, как только начал писать стихи.
Усердно изучая китайскую и японскую поэзию, Мацуо Басё постепенно пришёл к пониманию того, что у поэтов особое место среди людей. Кроме литературы, он изучал философию, медицину. Правда, через некоторое время он понял, что по книгам ни человека, ни природу не изучить, и в возрасте 28 лет покинул родные места. К этому шагу Мацуо Басё подтолкнула безвременная смерть его господина сына князя. Их сближала любовь к поэзии. Басё постригся в монахи (что освобождало самурая от службы феодалу) и отправился в крупнейший японский город — Эдо (совр. Токио). Родные уговаривали его отказаться от «безрассудного поступка», пно он был непреклонен.
В Эдо начинающий поэт стал посещать поэтическую школу. А вскоре и сам стал учителем поэзии для молодых людей, большинство из которых были так же бедны, как и он сам. Бедность не смущала Басё. Он ощущал себя последователем буддийских монахов, для которых духовное совершенствование было выше всяческих материальных благ. Жил он в подаренном отцом одного из учеников жилище в предместье Эдо. Желая украсить место своего обитания, он посадил банановое дерево (по-японски — басё).
Наверное, шум широких листьев банана навеял поэту последний псевдоним — Басё. С этим именем он вошёл в историю японской и мировой поэзии. Долго прожить в своей украшенной банановым деревом хижине Басё не удалось. Она сгорела. С этого времени (1682) и до конца своих дней он был скитальцем, как и многие поэты до него. Странствующие поэты — это японская традиция. Они исходили свою страну, отыскивая самые красивые места, потом описывали их в стихах и дарили людям. Мацуо Басё за десять лет странствий тоже много дорог исходил и очень много людей повидал. Свои впечатления он оставлял в дневниках путешествий и в стихах. Всего «дневников странствий» пять. В памяти японцев Мацуо Басе, биография которого была нами рассмотрена, остался поэтом в монашеской рясе и с дорожным посохом.
Основные даты жизни Мацуо Басё:
1644 — родился в замковом городе Уэно провинции Ига;
1672 — покинул родной город и отправился в Эдо (Токио) с томиком своих стихов;
1684 — покинул Эдо и отправился странствовать по Японии;
1694 — умер в городе Осака.
Стихи Мацуо Басё
Он писал непривычные для нашего восприятия стихи всего в три строки. Японцы называют их хокку. Эта поэтическая форма возникла в Японии неслучайно. Её появление обусловлено всем строем японской жизни, которой протекает в замкнутом географическом пространстве — на островах. Это обстоятельство, по-видимому, и сформировало склонность японцев к аскетизму и минимализму в быту: легкий пустой дом, сад камней, бансай (маленькие деревья). Повлияло это и на лаконизм в искусстве.
Литература, в особенности поэзия, так же выразила внутреннюю тягу японцев к малому. Пример тому хокку - три строки, длина которых строго определена. В первой — 5 слогов, во второй - 7, в третьей - 5. По сути, хокку образовалось в результате отсечения от танка (5-7-5-7-7) двух последних строк. По-японски хокку означает начальные стихи. В хокку нет рифмы, к которой мы привыкли, читая русских поэтов. Вообще-то рифмы у японцев никогда и не было — такой уж у них язык.
Почти в каждом хокку должны присутствовать «сезонные слова», которые обозначают время года. Зимняя слива, снег, лёд, чёрный цвет - это образы зимы; пение лягушек, цветы сакуры - весны; соловей, кукушка, «день посадки бамбука» лета; хризантемы, жёлтые листья, дождь, луна — осени.
Какая грусть!
В маленькой клетке подвешен
Пленный сверчок.
Грусть — от того, что скоро зима. Сверчок в клетке — её знак. В Китае и Японии стрекочущих насекомых (цикад, сверчков) держали зимой в доме в маленьких клетках, как певчих птиц. А продавали их осенью.
Хокку обычно делится на две части. Первая строка стихотворения и есть его первой частью, в которой обозначается картина, ситуация и задаётся настроение.
Майский дождь бесконечный.
Мальвы куда-то тянутся,
Ищут дорогу солнца.
В этом хокку первая строка фиксирует монотонное замедленное явление и настраивает на волну уныния и тоски.
Вторая часть хокку должна противопоставляться первой. В этом стихотворении неподвижность сравнивается с движением («тянутся», «ищут»), серость, уныние — с «солнцем». Таким образом в стихотворении есть не только композиционная, но и смысловая антитеза.
Каждое хокку — это маленькая картина. Мы её не только видим, но и слышим — шум ветра, крик фазана, пенье соловья, кваканье лягушки и голос кукушки.
Особенность хокку в том, что в нём созданы картины намёками, часто выраженные одним словом. Так же поступают и японские художники.
О чём же можно писать в хокку? Обо всём: о родном крае, о матери, отце, друге, о работе, искусстве, но главная тема хокку — это природа... Японцы любят природу и им доставляет огромное удовольствие созерцать её красоту. У них даже есть понятия, обозначающие процесс любования природой. Ханами любование цветами, цукими — любование луной, юкими — любование снегами. Сборники хокку обычно делились на четыре главы: «Весна», «Лето», «Осень», «Зима».
Но не только о цветах, птицах, ветре и луне рассказывали стихи Мацуо Басё. Вместе с природой в них всегда живёт человек — он сажает ростки риса, любуется красотой священной горы Фудзи, мёрзнет в зимнюю ночь, смотрит на луну. Он грустный и весёлый — он везде, он главный герой.
Мне приснилась давняя быль:
Плачет брошенная в горах старуха.
И только месяц ей друг.
В стихотворении запечатлены отголоски древней легенды о том, как один человек, поверив наговорам жены, отнёс свою старую тётку, которая заменила ему мать, на пустынную гору и оставил там. Увидев, как чистый лик луны взошел над горой, он раскаялся и поспешил привести старуху обратно домой.
Мацуо Басё часто иносказательно говорит о человеке и его жизни. Вот как в этом, одном из самых знаменитых, хокку этого автора:
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.
Хокку — с виду очень простые, незамысловатые, кажется, что совсем не сложно их написать. Но так кажется только на первый взгляд. На самом деле за ними лежит не только упорный труд стихотворца, но и знание истории, философии своего народа. Вот, например, один из признанных шедевров Басё:
На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.
Вроде бы ничего особенного, но известно, что Мацуо Басё много раз переделывал это стихотворение — пока не нашёл единственно нужные слова и не поставил их на свои места. При помощи нескольких точных деталей ("намёков") поэт создал картину поздней осени. Почему Басё из всех птиц выбрал именно ворона? Конечно, не случайно. Это — всезнающий ворон. Он символизирует буддийскую отрешенность от суетного мира, то есть своим глубинным смыслом хокку обращено к человеку — его одиночеству. За образами природы у Мацуо Басё всегда скрываются настроения, глубокие раздумья. Он был первым в Японии, кто наполнил хокку философскими мыслями.
Хокку - та часть культуры, которая входила в жизнь каждого японца.
Основные черты хокку :
- определённое количество слогов в трёх строчках (5-7-5);
- противопоставление одной части стихотворения другой;
- отсутствие рифмы;
- наличие «намёков»;
- употребление «сезонных слов»;
- лаконичность;
- живописность;
- утверждение двух начал: природы и человека;
- рассчитано на сотворчество читателя.