На сайте газеты "Советская Чувашия" от 01.07.2010 г. опубликовано интервью с игуменом Василием (Паскье): Игумен Василий (Паскье): Я человек без компромиссов
Но для меня важнее всего вот этот фрагмент:
"- Отец Василий, после почти 14 лет жизни в Алатыре вы переехали в Чебоксары. Здесь оказалось труднее?
- Конечно. Алатырь - своеобразный маленький город. Там не самая высокая культура. Но Чебоксары, не в обиду городу будет сказано, обладают этой культурой в гораздо меньшей степени. Я всегда представлял Чебоксары как образованный город, самый чистый в Поволжье. Был уверен в этом, пока здесь не пожил. Ведь по-настоящему видишь только тогда, когда живешь внутри. Как люди ведут себя в обыденности, каково у них в квартирах. Как мои братья-монахи живут в своих кельях. Мягко говоря, здесь не все хорошо. И в городе, и на берегу. И внутри монастыря я вижу не то, что я видел в алатырском монастыре. А ведь столичный монастырь должен быть образцом."
Нет, я процитировал это не для того, чтобы позлорадствовать. Дело здесь совсем в другом. Во-первых, любое упоминание Алатыря для меня очень важно и интересно. А во-вторых, о. Василий, или «наш француз», как называли и называют его до сих пор в городе, стал действительно Событием, значимой Вехой (если можно так сказать о человеке) в истории Алатыря. Для 2000-х годов - уж это точно.
И как раз его слова о «культуре» (а здесь он имел в виду не театры или музеи, а культуру бытовую, повседневную) в Чебоксарах и Алатыре навели на интересные воспоминания.
И связаны они вот с чем.
О. Василий попал в Алатырь, наверное, в один из самых тяжелых, периодов для города, когда разруха в городском хозяйстве, экономике и, конечно же, в умах горожан достигла наивысшей точки. И тому были веские причины, зачастую от жителей не зависящие (но пока не об этом). И вот приехал в эту «грязную дыру» (а на тот момент было именно так, хотя это и очень обидно) новый человек, да еще иностранец-европеец. Его не интересуют причины царившего безобразия, ему не интересно, что «лет 30-40 назад алатырские улочки были ухоженными, чистыми, утопавшими в зелени, а тротуары были выстелены досками, по которым дети бегали босиком…» Он видит то, что есть сейчас, и соответственно увиденному складывает свое мнение о городе. А затем - начинает действовать. Он начинает преображать обыденность вокруг себя. И не только в переносном, но и в самом прямом смысле: частный дом, в котором он поселился, был самым опрятным на улице. И вокруг дома - чистота и порядок, чего нельзя было сказать о некоторых его соседях. Он начинает пропагандировать чистоту, постоянно говорить о ней.
Но дальше он сослужил для города не совсем добрую службу, хотя и с самыми благими намерениями (в этом я абсолютно уверен). Дело в том, что он часто встречался с президентомФедоровым, которому, конечно, рассказывал о жизни в Алатыре. По пересказу одного из чиновников горадминистрации в их разговоре (президента и о. Василия) якобы каждый раз присутствовал такой диалог:
Федоров: «Ну как в Алатыре? Срут?»
О. Василий: «Срут».
Уж не знаю, такие ли слова использовались в действительности, но очевидно - эта проблема упоминалась. Во многом это и способствовало тому, что Алатырь в те годы на республиканском уровне из уст самых высокопоставленных чиновников стал позиционироваться как самый грязный, неухоженный город республики, абсолютно все жители которого привыкли «жить в грязи» и ничего не хотят менять. Этакий оплот бескультурья в цветущей и пахнущей Чувашии. Доходило даже до того, что на просьбы города об увеличении финансирования на поддержание полудохлого хозяйства, отвечали: «Вы сначала на улицах порядок наведите». Происходила подмена понятий: следствие делали причиной. И это было выгодно властям. Есть отговорка - «сами виноваты».
Нет, я не оправдываюсь - срали, конечно. И за это стыдно. Но я никогда не поверю в какую-то особую нечистоплотность алатырцев. Я вполне допускаю, что в Алатыре неблагоустроенность заметнее, чем где-либо еще. И вот почему.
1. Центр города (по сути - его лицо) представляет собой почти исключительно огромный частный сектор, поддерживать порядок в котором в разы сложнее, чем в многоэтажном.
2. Большинство улиц города - грунтовые (а грунт в Алатыре - чернозем и глина), и здесь никакими лопатами и граблями делу не поможешь (весну и осень с их распутицами не отменить). Если только лопатами дороги мостить.
3. Стагнация Алатыря в советский период и деградация в постсоветский привели к тому, что многие коренные жители города - носители истинно городской культуры - уехали из Алатыря. И на их место приезжали другие - уже сельские жители. Со своим менталитетом, своими обычаями и порядками. Привыкшие жить по-другому. Просто по-другому. Это ни хорошо, ни плохо, и я никого не хочу обидеть. Но объективно, жизнь в деревне и в городе (и здесь важен как раз таки не размер города, а накопленный исторический и культурный уровень) до сих пор сильно отличается. И вот эти люди приехали в Алатырь и рады были бы научиться жить «по-городскому», да не у кого. Потому что вокруг (особенно в частном секторе) - такие же, как и они. Да еще и властям тогда до этого не было никакого дела. Люди не «социализировались» на новом месте.
Это все причины, но и у этих причин есть свои причины. И вот эти другие причины г. президенту и республиканским властям должны быть хорошо известны. Нужно только ответить на вопрос: «Как получилось, что самый развитый город республики деградировал до состояния нищего второсортного райцентра?» И тогда сразу станет ясно, что является причиной большинства недавних и нынешних алатырских бед.
И опять возвращаясь к словам о. Василия.
Его переезд заставил по-другому посмотреть и на Чебоксары, и на Алатырь. И даже в чем-то изменить свое мнение. Ему это простительно: хоть он уже давно и считает себя русским, но, по-видимому, до сих пор не понимает, как может быть так, что громкие официальные хвалебные, вечно все прЕукрашивающие слова порой имеют мало общего с нашей российской действительностью. И я надеюсь, что он это не поймет никогда. Иначе лично мне будет стыдно и обидно уже за всю нашу страну. А чтобы этого не произошло, пора бы нам хотя бы перестать врать друг другу.
И напоследок хотелось бы поблагодарить о. Василия за все то, что он сделал для Алатыря. За то, что он заставил многих алатырцев по-новому посмотреть на свою обыденность и, по-хорошему «озлобившись», изменить ее. За то, что он вернул многим из горожан, даже не подозревая этого, чувство гордости за Алатырь, хоть и с незавидным настоящим, но, я верю, с великим будущим.
И не из-за какого-то и не для какого-то президента, а лишь из-за осознания собственной гордости, в надежде на возрождения Духа города.
Католик Пьер Мари Даниэль Паскье в 1980 году принял постриг с именем Базиль (Василий). Он жил в униатском монастыре св. Иоанна Пустынника в Иерусалиме, где часто останавливались паломники из России. Знакомство с ними во многом определило его переход в Православную веру. В 1994 году в Москве состоялось присоединение к Православию иеродиакона ВАСИЛИЯ. В 1995 году он был рукоположен в иеромонахи. Летом 1996 года назначен благочинным Свято-Троицкого мужского монастыря в Алатыре. Затем в течение пяти лет был духовником местного Киево-Николаевского Новодевичьего монастыря. Два года назад о. Василий стал настоятелем больничного храма в честь Иверского образа Божией Матери. Ведет факультатив по французскому языку в городской школе. В 1998 году о. Василию удалось наконец оформить российское гражданство. На заседании Священного Синода 25 декабря 2009 года назначен на должность наместника Свято-Троицкого мужского монастыря г. Чебоксары
Виктория тети Зины
Зинаида (тетя Зина) уже двенадцать лет как на пенсии. Ушла рано, в пятьдесят лет, так как работала на вредном производстве: заливала реле смолой на релейном заводе. А дома оказалось скучно: родственники заходили редко, подружки тоже. Одна была отдушина — дача. На огороде тетя Зина выращивала огурцы, лук, викторию (так здесь называют садовую клубнику) и т.д. Ходила в лес, потом закручивала банки с грибами, варила земляничное варенье. Получалось так много, что подруга посоветовала: «У нас новую церковь восстанавливают, там мужики работают, их кормить надо. Ты б поделилась своими запасами-то». Тетя Зина поделилась раз, другой и — осталась работать на приходской кухне. «Когда я сюда пришла первый раз, — говорит она, — здесь было как после бомбежки: стены все оббитые, пола нет, ямы. Строительные леса стоят».
А потом ей поручили ответственное задание — ходить по городу с кружкой и собирать деньги на храм. В один базарный день удавалось собирать по тысяче рублей. «Люди разные бывают. Иной раз подходят: «Че стоишь? Батюшке на новый “Мерседес” собирашь?»
Монахиня Ангелина была пострижена в Свято-Троицком мужском монастыре, а затем стала насельницей одного из женских монастырей Твери. Вскоре у нее заболели колени, и ее отправили обратно в Алатырь к родным. Но о. Василий пригласил ее к себе на приход. Теперь она живет при церкви, читает Псалтирь. Десять лет назад мать Ангелина работала в малярной бригаде. И вот они с подружками решили «подхалтурить» в монастыре (его как раз начали восстанавливать). Постепенно стали воцерковляться и потом, когда с одной из подружек решили искать себе духовника, присмотрели о. Василия: этот нам, мол, по зубам. Он по-русски, наверное, не особо понимает, будет позволять нам грешить… В итоге, по ее собственным словам, «осталась без зубов» — и в прямом, и в переносном смысле.
Приходская жизнь в больничном храме в честь Иверской иконы Пресвятой Богородицы в Алатыре началась, как это обычно бывает, с восстановления церкви. То есть приход образовался еще до того, как церковь открылась. Каждое воскресенье здесь — в небольшой комнатке при входе в храм — служили молебен Иверскому образу. Весть о том, что в центре города восстанавливается церковь, быстро облетела окрестности. С первого же дня на молебны стали приходить по двадцать-тридцать человек. Тут же совершались первые крещения.
О. Василий рассказывает: «Лет десять назад, когда я приехал в Алатырь, я заметил это здание. Посмотрел и подумал: наверное, бывший храм. Навел справки — так оно и оказалось.
А как-то венчались люди из правительства Чебоксар. У меня тогда не было храма, я совершил таинство в чужом храме. После этого пригласили на обед. Там министры, руководители администрации. Я взял слово, говорю: ”На территории больницы есть Иверский храм, нужно его вернуть Церкви“. Министр тут же спросил у главы администрации, возможно ли это. ”Конечно, можно!” За пять минут вопрос решили…
Известно, что образ Иверской Божией Матери покровительствует иностранцам. В 1994 году я приехал в Псково-Печерский монастырь. А там иконописец о. Олимпий как раз дописывал Иверскую икону. Я попросил о. Олимпия дать ее мне. И эта икона была везде со мной — в Москве, в Чебоксарах, в мужском монастыре и т.д. И когда мы открыли этот храм, я понял, что здесь место для этой иконы. Она теперь висит в алтаре.
Два года назад, когда мы начали восстанавливать храм, у нас не было никаких денег. Но мы начали, молились, и Господь послал нам именно то, что надо».
Руфь
Руфь руководит хором и ведет занятия в воскресной школе для взрослых. Не удивляйтесь такому непривычному имени — она англичанка. Скоро уже десять лет, как Руфь живет в Чувашии. Сначала посели лась в Чебоксарах, а через год, познакомившись с о. Василием и став его духовным чадом, переехала в Алатырь. Руфь преподает английский в местной школе и учится заочно в Свято-Сергиевском богословском университете в Париже. «Многие люди, которые к нам ходят, только еще начинают воцерковляться, только узнают, что такое пост и молитва, — рассказывает Руфь. — Мы стремимся к тому, чтобы человек чувствовал себя на приходе как дома. Главный дар отца Василия — умение общаться с людьми. Причем с представителями самых разных сфер жизни. Он всегда старается, чтобы люди на приходе понимали, что Церковь должна выйти из своих стен и включить других. Новеньких мы приглашаем в воскресную школу, за общие трапезы. Бедные женщины на кухне никогда не знают, на сколько человек готовить. Отец Василий считает, что прихожане — это одна семья. Местные относятся к нам с о. Василием, иностранцам, очень хорошо, воспринимают нас как своих, потому что мы здесь уже очень давно живем. И живем, как все».
Костяк прихода образовался примерно десять лет назад, когда о. Василий поселился здесь в мужском монастыре и у него появились первые духовные чада. Интересно, что почти все помнят дату, когда впервые пришли к нему. Другие прихожане появились после того, как начали восстанавливать Иверскую церковь.
Однажды приехали две семьи из Ульяновска (это 200 км от Алатыря). Они хотели стать духовными чадами наместника Свято-Троицкого монастыря отца ИЕРОНИМА, но он их к себе не взял. Идите, говорит, к отцу Василию. Тот их принял. И когда началось восстановление Иверского прихода, ульяновцы позвали своих друзей, знакомых — всего человек пятнадцать мужчин. С тех пор они приезжают каждые выходные. А в будни работают у себя на заводе.
Игумен Василий продолжает: «Мы специально никого не искали. С радостью принимали тех, кого Господь посылал. Бабушки — те сами завелись, как грибки. Если дождик поливает, погода становится теплее, они растут. Бабушки — это фундамент прихода, они всегда были и будут. И не надо думать, что бабушки немощные. У нас весь храм оштукатурили бабушки — одной шестьдесят три, а другой семьдесят три года.
Икон в иконостасе у нас пока мало, может, появятся, если найдем благодетеля. Но если хороший приход, то каждый прихожанин тогда — это икона. И поэтому если будет живой приход, то и иконостас будет сам собой».
«Церковь — это мужское дело»
Полгода назад появился нынешний плотник и завхоз храма Сергей. Он долгое время работал в «диких бригадах» — ездил по стране, строил дома. Потом все это надоело, Сергей обнаружил, что у него нет дома: семью он не видит, не знает даже, что у них тут в Алатыре происходит. Оказалось, одна из его двух дочерей поет на клиросе у о. Василия. От нее Сергей узнал, что в храме есть работа для плотника: «Так получается, что я стал чадом о.Василия. Он мне предложил работу завхоза.
У меня пока нет другой работы в Алатыре, я согласился. Но того, что мне платят в храме, не хватает. У нас с женой и двумя дочерьми две комнаты в общежитии, еще есть собака и кошка. Мне повезло, что мои домашние такие неприхотливые, ничего от меня не требуют. Иначе бы мы не справились».
Игумен Василий: «Старосты сейчас на приходе нет. У меня был на приходе человек, у которого сын умер от наркотиков, сам он начал пить. Я ему предложил помочь мне на приходе — стать старостой. Но этот шаг оказался моей большой ошибкой.
Я потерял возможность управлять, вести приход куда надо. Священник должен иметь возможность сам формировать приход, рождать его, воспитывать людей. Опять же храм построить — чтобы все было со вкусом и по-православному.
Я всегда радуюсь, когда приходит побольше мужчин. Для местных жителей церковь — это женское дело. Но я стараюсь переубеждать их, доказывать, что церковь — это мужское дело. Иногда приходится к ним и с шуткой: что, мол, я похож на женщину, что ли? А потом, когда уже есть несколько человек мужчин, создается мужская атмосфера, и мужчины приходят один за другим — вроде чем я хуже? Так же и со спонсорами — сложнее всего найти первого».
Настоящая русская жизнь
Богослужения в храме начались с января нынешнего года. Сейчас здесь примерно тридцать пять постоянных прихожан, по выходным причащаются по сто человек. Самые верные прихожане — конечно, бабушки. Некоторые в церкви каждый день. Скрюченные, с палочками, они приходят из близлежащих домов. Храм, где служит о. Василий, удобно расположен — в центре Алатыря. И службы в храме начинаются в восемь утра — на час позже, чем в других церквях города.
Приход дружит с детским домом-интернатом для умственно отсталых детей — временами их приводят в церковь, ученики воскресной школы устраивают для них спектакли. О. Василий хочет организовать при храме благотворительную столовую, видеотеку, где можно было бы смотреть фильмы духовного содержания, и, если получится, богадельню. Впрочем, малоимущих прихожан кормят в трапезной уже теперь. В Алатыре достаточно много бездомных. О том, что на Иверском приходе можно поесть, быстро стало известно. Конечно, встречаются и такие люди, которые, по выражению о. Василия, «обнаглевают»: профессиональные бомжи, ленивые. А иные приходят, и первое, о чем спрашивают, — чем здесь можно помочь? Для таких и существует трапезная.
Среди местной молодежи много наркоманов. Еще больше токсикоманов и алкоголиков: пить начинают лет с семи.
В советские времена Алатырь был крупным промышленным городом, здесь было много заводов, на одной фабрике производили пианино. Сейчас фабрика закрыта, заводы работают даже не вполсилы, а хорошо если в четверть. Вся работоспособная молодежь занята торговлей — ездят в Мо скву за товаром, потом продают в окрестных городах. На вырученные деньги покупают необходимые вещи у других перекупщиков. Старички живут за счет своих огородов.
«В Алатыре — настоящая русская жизнь. В Москве — уже не русская, — говорит о. Василий. — Возьмем бабушек в деревне — это же ужас, что они смотрят! Бабушке в фуфайке, у которой туалет на улице и моется она в бане, показывают теток, у которых жизнь прекрасна, которые только и думают, как бы сменить мужа. В моде вульгаризация. Много книг, где объясняются сложные вещи простым языком, за счет этого священные вещи теряют сакральный смысл. Икону вульгаризируй — получится просто картина. Пасху вульгаризируй — останутся одни куличи и крашеные яйца. Но в них-то нет жизни. А жизнь в другом: “Христос Воскресе!” — “Воистину Воскресе!”».
Приход
Мария Никитична (тетя Маша) — личность легендарная. Это та самая шестидесятитрехлетняя бабушка, которая оштукатурила почти весь храм. Вот как рассказывает про нее тетя Зина: «Приехали ребята из Ульяновска, стали штукатурить алтарную часть. Оштукатурили немного. Потом к ним присоединилась тетя Маша — и пошла, как снежная лавина! День — и колонна, день — и колонна. Ровно так работает — уголки прямо точеные!» Сама тетя Маша о себе отзывается куда более скромно: «На добрые дела надо бегом бежать. А если просят — это уже не помощь. Это хорошо, что они меня вытерпели. У меня характер тяжелый. Но если уж меня вытерпели — значит, спасутся. Но мне все помогали, один не справишься, какой бы ни был специалист. Господь поможет — сил хватит. А батюшка как работает?! Всегда рядом с нами, бывает, мужчин совсем нет, а он нам помогает… В воскресную школу не хожу: много буду знать — много спросят».
Настоятель храма очень благодарен СВЕТЛАНЕ за то, что она взялась вести в воскресную школу для детей. Для нее это настоящий подвиг: дело в том, что она не видит (буквально в течение недели ослепла на оба глаза). Поэтому на занятиях с детьми обязательно присутствует ассистент. Светлана рассказывает о своем первом занятии (школа открылась осенью прошлого года): «Мы развешали объявления. Украсили комнату, сидим радостные, ждем детей. Приходит первая девочка с мамой. Мы ее спрашиваем: “Ну как, девочка, ты сама захотела идти в воскресную школу или мама настояла?”
А мама за девочку отвечает: “Мы здесь в первый и последний раз”. Оказалось, девочка согласилась прийти на занятие только с этим условием. Она не хотела вписываться в правила церковно-приходской школы, носить юбку и т.д. А мы сидим и не знаем, сразу ли расплакаться или подождать до окончания занятий. Потом собрались еще дети, шестнадцать человек. Но эта девочка не только не ушла от нас, а еще и маму привела в школу для взрослых. Мама до того была неверующей».
«Бедные женщины на кухне никогда не знают, на сколько человек готовить», — говорит Руфь
«Чтобы Христос стал дыханием»
Снова беседуем с о. Василием: «Батюшка — это ведь отец. А отец рождает людей. Поэтому он должен быть инициатором общины. Надо идти на контакт. Идти туда, где собираются люди. Батюшка должен служить народу, а не наоборот. Недаром он и называется священноСЛУЖИТЕЛЬ. Для этого нужно изучить язык, психологию народа. Надо каждого слушать, любую бабушку. Никаких особых умений не надо — просто понимать нужно и слушать. А потом и прихожанин начнет батюшку слушать. Но я не хочу, чтобы люди становились прихожанами. Я стремлюсь, чтобы они стали верующими, чтобы они обрели Христа. Чтобы, как св. Иоанн Кронштадтский, могли размышлять на тему “Моя жизнь во Христе”. Чтобы Христос стал их дыханием.
Священник сам должен следить за тем, чтобы вокруг него не образовывалось что-то вроде стены из самых близких прихожан. Я, например, ругаюсь, и, если кто-то из моих близких прихожан обидит бабушку, я его поставлю на поклоны. Если я встречаю кого-нибудь из нечастых прихожан на улице, говорю: “Ну, когда вы придете? Приходите!” Нужно же использовать и людское любопытство. Случилось так, что одна бабушка пришла раз, а потом ее не видно. Что случилось? Выяснилось, что ее кто-то обидел. Я говорю: “Вы что — я отдаю свою кровь для того, чтобы собрать людей, а вы их раскидываете?!”
Я вообще думаю, что вся деятельность должна исходить изнутри. Как источник — бьет струя, и значит, нужно обустраивать купель.
Чтобы объединить прихожан, у нас есть трапезная. Я бы хотел, чтобы после службы устраивалось чаепитие, на которое смог бы прийти каждый, кто хочет. Но сейчас нам не позволяет место. Потому что нужно, чтобы люди ближе общались. Слава Богу, что теперь люди могут выбирать, в какой храм ходить. Ведь до революции приходы были чисто функциональными — это было место, где крестили, венчали, отпевали. Сейчас же люди ищут то место, где они смогут расти духовно».
Меня все мучил вопрос о том, как же все-таки относятся местные жители к игумену из Франции. Я слышала, что периодически с церковных ворот приходится оттирать свастики. Вот что мне ответил о. Василий: «Нет ни русских, ни французов, а есть один православный народ. Люди, которые делят людей по национальности, просто ничего не смыслят в духовной жизни».
 |
||
В Алатыре есть то настоящее, чего не найдешь в Москве. Так считает местный священник игумен ВАСИЛИЙ (Паскье), и, наверное, он больше, чем кто-либо другой, имеет право на такое смелое заявление. Он француз по национальности, но уже четырнадцать лет живет в Чувашии и провинцию со всеми ее проблемами изучил хорошо. С жизнью алатырского прихода, его необычным настоятелем и его прихожанами познакомилась корреспондент журнала Анна ПАЛЬЧЕВА.
Католик Пьер Мари Даниэль Паскье в 1980 году принял постриг с именем Базиль (Василий). Он жил в униатском монастыре св. Иоанна Пустынника в Иерусалиме, где часто останавливались паломники из России. Знакомство с ними во многом определило его переход в Православную веру. В 1994 году в Москве состоялось присоединение к Православию иеродиакона ВАСИЛИЯ. В 1995 году он был рукоположен в иеромонахи. Летом 1996 года назначен благочинным Свято-Троицкого мужского монастыря в Алатыре. Затем в течение пяти лет был духовником местного Киево-Николаевского Новодевичьего монастыря. Два года назад о. Василий стал настоятелем больничного храма в честь Иверского образа Божией Матери. Ведет факультатив по французскому языку в городской школе. В 1998 году о. Василию удалось наконец оформить российское гражданство. На заседании Священного Синода 25 декабря 2009 года назначен на должность наместника Свято-Троицкого мужского монастыря г. Чебоксары
Виктория тети Зины
Зинаида (тетя Зина) уже двенадцать лет как на пенсии. Ушла рано, в пятьдесят лет, так как работала на вредном производстве: заливала реле смолой на релейном заводе. А дома оказалось скучно: родственники заходили редко, подружки тоже. Одна была отдушина — дача. На огороде тетя Зина выращивала огурцы, лук, викторию (так здесь называют садовую клубнику) и т.д. Ходила в лес, потом закручивала банки с грибами, варила земляничное варенье. Получалось так много, что подруга посоветовала: «У нас новую церковь восстанавливают, там мужики работают, их кормить надо. Ты б поделилась своими запасами-то». Тетя Зина поделилась раз, другой и — осталась работать на приходской кухне. «Когда я сюда пришла первый раз, — говорит она, — здесь было как после бомбежки: стены все оббитые, пола нет, ямы. Строительные леса стоят».
А потом ей поручили ответственное задание — ходить по городу с кружкой и собирать деньги на храм. В один базарный день удавалось собирать по тысяче рублей. «Люди разные бывают. Иной раз подходят: «Че стоишь? Батюшке на новый “Мерседес” собирашь?»
Монахиня Ангелина была пострижена в Свято-Троицком мужском монастыре, а затем стала насельницей одного из женских монастырей Твери. Вскоре у нее заболели колени, и ее отправили обратно в Алатырь к родным. Но о. Василий пригласил ее к себе на приход. Теперь она живет при церкви, читает Псалтирь. Десять лет назад мать Ангелина работала в малярной бригаде. И вот они с подружками решили «подхалтурить» в монастыре (его как раз начали восстанавливать). Постепенно стали воцерковляться и потом, когда с одной из подружек решили искать себе духовника, присмотрели о. Василия: этот нам, мол, по зубам. Он по-русски, наверное, не особо понимает, будет позволять нам грешить… В итоге, по ее собственным словам, «осталась без зубов» — и в прямом, и в переносном смысле.
Приходская жизнь в больничном храме в честь Иверской иконы Пресвятой Богородицы в Алатыре началась, как это обычно бывает, с восстановления церкви. То есть приход образовался еще до того, как церковь открылась. Каждое воскресенье здесь — в небольшой комнатке при входе в храм — служили молебен Иверскому образу. Весть о том, что в центре города восстанавливается церковь, быстро облетела окрестности. С первого же дня на молебны стали приходить по двадцать-тридцать человек. Тут же совершались первые крещения.
О. Василий рассказывает: «Лет десять назад, когда я приехал в Алатырь, я заметил это здание. Посмотрел и подумал: наверное, бывший храм. Навел справки — так оно и оказалось.
А как-то венчались люди из правительства Чебоксар. У меня тогда не было храма, я совершил таинство в чужом храме. После этого пригласили на обед. Там министры, руководители администрации. Я взял слово, говорю: ”На территории больницы есть Иверский храм, нужно его вернуть Церкви“. Министр тут же спросил у главы администрации, возможно ли это. ”Конечно, можно!” За пять минут вопрос решили…
Известно, что образ Иверской Божией Матери покровительствует иностранцам. В 1994 году я приехал в Псково-Печерский монастырь. А там иконописец о. Олимпий как раз дописывал Иверскую икону. Я попросил о. Олимпия дать ее мне. И эта икона была везде со мной — в Москве, в Чебоксарах, в мужском монастыре и т.д. И когда мы открыли этот храм, я понял, что здесь место для этой иконы. Она теперь висит в алтаре.
Два года назад, когда мы начали восстанавливать храм, у нас не было никаких денег. Но мы начали, молились, и Господь послал нам именно то, что надо».
Руфь
 |
Костяк прихода образовался примерно десять лет назад, когда о. Василий поселился здесь в мужском монастыре и у него появились первые духовные чада. Интересно, что почти все помнят дату, когда впервые пришли к нему. Другие прихожане появились после того, как начали восстанавливать Иверскую церковь.
Однажды приехали две семьи из Ульяновска (это 200 км от Алатыря). Они хотели стать духовными чадами наместника Свято-Троицкого монастыря отца ИЕРОНИМА, но он их к себе не взял. Идите, говорит, к отцу Василию. Тот их принял. И когда началось восстановление Иверского прихода, ульяновцы позвали своих друзей, знакомых — всего человек пятнадцать мужчин. С тех пор они приезжают каждые выходные. А в будни работают у себя на заводе.
Игумен Василий продолжает: «Мы специально никого не искали. С радостью принимали тех, кого Господь посылал. Бабушки — те сами завелись, как грибки. Если дождик поливает, погода становится теплее, они растут. Бабушки — это фундамент прихода, они всегда были и будут. И не надо думать, что бабушки немощные. У нас весь храм оштукатурили бабушки — одной шестьдесят три, а другой семьдесят три года.
Икон в иконостасе у нас пока мало, может, появятся, если найдем благодетеля. Но если хороший приход, то каждый прихожанин тогда — это икона. И поэтому если будет живой приход, то и иконостас будет сам собой».
«Церковь — это мужское дело»
Полгода назад появился нынешний плотник и завхоз храма Сергей. Он долгое время работал в «диких бригадах» — ездил по стране, строил дома. Потом все это надоело, Сергей обнаружил, что у него нет дома: семью он не видит, не знает даже, что у них тут в Алатыре происходит. Оказалось, одна из его двух дочерей поет на клиросе у о. Василия. От нее Сергей узнал, что в храме есть работа для плотника: «Так получается, что я стал чадом о.Василия. Он мне предложил работу завхоза.
У меня пока нет другой работы в Алатыре, я согласился. Но того, что мне платят в храме, не хватает. У нас с женой и двумя дочерьми две комнаты в общежитии, еще есть собака и кошка. Мне повезло, что мои домашние такие неприхотливые, ничего от меня не требуют. Иначе бы мы не справились».
Игумен Василий: «Старосты сейчас на приходе нет. У меня был на приходе человек, у которого сын умер от наркотиков, сам он начал пить. Я ему предложил помочь мне на приходе — стать старостой. Но этот шаг оказался моей большой ошибкой.
Я потерял возможность управлять, вести приход куда надо. Священник должен иметь возможность сам формировать приход, рождать его, воспитывать людей. Опять же храм построить — чтобы все было со вкусом и по-православному.
Я всегда радуюсь, когда приходит побольше мужчин. Для местных жителей церковь — это женское дело. Но я стараюсь переубеждать их, доказывать, что церковь — это мужское дело. Иногда приходится к ним и с шуткой: что, мол, я похож на женщину, что ли? А потом, когда уже есть несколько человек мужчин, создается мужская атмосфера, и мужчины приходят один за другим — вроде чем я хуже? Так же и со спонсорами — сложнее всего найти первого».
Настоящая русская жизнь
Богослужения в храме начались с января нынешнего года. Сейчас здесь примерно тридцать пять постоянных прихожан, по выходным причащаются по сто человек. Самые верные прихожане — конечно, бабушки. Некоторые в церкви каждый день. Скрюченные, с палочками, они приходят из близлежащих домов. Храм, где служит о. Василий, удобно расположен — в центре Алатыря. И службы в храме начинаются в восемь утра — на час позже, чем в других церквях города.
Приход дружит с детским домом-интернатом для умственно отсталых детей — временами их приводят в церковь, ученики воскресной школы устраивают для них спектакли. О. Василий хочет организовать при храме благотворительную столовую, видеотеку, где можно было бы смотреть фильмы духовного содержания, и, если получится, богадельню. Впрочем, малоимущих прихожан кормят в трапезной уже теперь. В Алатыре достаточно много бездомных. О том, что на Иверском приходе можно поесть, быстро стало известно. Конечно, встречаются и такие люди, которые, по выражению о. Василия, «обнаглевают»: профессиональные бомжи, ленивые. А иные приходят, и первое, о чем спрашивают, — чем здесь можно помочь? Для таких и существует трапезная.
Среди местной молодежи много наркоманов. Еще больше токсикоманов и алкоголиков: пить начинают лет с семи.
В советские времена Алатырь был крупным промышленным городом, здесь было много заводов, на одной фабрике производили пианино. Сейчас фабрика закрыта, заводы работают даже не вполсилы, а хорошо если в четверть. Вся работоспособная молодежь занята торговлей — ездят в Мо скву за товаром, потом продают в окрестных городах. На вырученные деньги покупают необходимые вещи у других перекупщиков. Старички живут за счет своих огородов.
«В Алатыре — настоящая русская жизнь. В Москве — уже не русская, — говорит о. Василий. — Возьмем бабушек в деревне — это же ужас, что они смотрят! Бабушке в фуфайке, у которой туалет на улице и моется она в бане, показывают теток, у которых жизнь прекрасна, которые только и думают, как бы сменить мужа. В моде вульгаризация. Много книг, где объясняются сложные вещи простым языком, за счет этого священные вещи теряют сакральный смысл. Икону вульгаризируй — получится просто картина. Пасху вульгаризируй — останутся одни куличи и крашеные яйца. Но в них-то нет жизни. А жизнь в другом: “Христос Воскресе!” — “Воистину Воскресе!”».
Тетя Маша — снежная лавина
Мария Никитична (тетя Маша) — личность легендарная. Это та самая шестидесятитрехлетняя бабушка, которая оштукатурила почти весь храм. Вот как рассказывает про нее тетя Зина: «Приехали ребята из Ульяновска, стали штукатурить алтарную часть. Оштукатурили немного. Потом к ним присоединилась тетя Маша — и пошла, как снежная лавина! День — и колонна, день — и колонна. Ровно так работает — уголки прямо точеные!» Сама тетя Маша о себе отзывается куда более скромно: «На добрые дела надо бегом бежать. А если просят — это уже не помощь. Это хорошо, что они меня вытерпели. У меня характер тяжелый. Но если уж меня вытерпели — значит, спасутся. Но мне все помогали, один не справишься, какой бы ни был специалист. Господь поможет — сил хватит. А батюшка как работает?! Всегда рядом с нами, бывает, мужчин совсем нет, а он нам помогает… В воскресную школу не хожу: много буду знать — много спросят».
 |
А мама за девочку отвечает: “Мы здесь в первый и последний раз”. Оказалось, девочка согласилась прийти на занятие только с этим условием. Она не хотела вписываться в правила церковно-приходской школы, носить юбку и т.д. А мы сидим и не знаем, сразу ли расплакаться или подождать до окончания занятий. Потом собрались еще дети, шестнадцать человек. Но эта девочка не только не ушла от нас, а еще и маму привела в школу для взрослых. Мама до того была неверующей».
«Чтобы Христос стал дыханием»
Снова беседуем с о. Василием: «Батюшка — это ведь отец. А отец рождает людей. Поэтому он должен быть инициатором общины. Надо идти на контакт. Идти туда, где собираются люди. Батюшка должен служить народу, а не наоборот. Недаром он и называется священноСЛУЖИТЕЛЬ. Для этого нужно изучить язык, психологию народа. Надо каждого слушать, любую бабушку. Никаких особых умений не надо — просто понимать нужно и слушать. А потом и прихожанин начнет батюшку слушать. Но я не хочу, чтобы люди становились прихожанами. Я стремлюсь, чтобы они стали верующими, чтобы они обрели Христа. Чтобы, как св. Иоанн Кронштадтский, могли размышлять на тему “Моя жизнь во Христе”. Чтобы Христос стал их дыханием.
Священник сам должен следить за тем, чтобы вокруг него не образовывалось что-то вроде стены из самых близких прихожан. Я, например, ругаюсь, и, если кто-то из моих близких прихожан обидит бабушку, я его поставлю на поклоны. Если я встречаю кого-нибудь из нечастых прихожан на улице, говорю: “Ну, когда вы придете? Приходите!” Нужно же использовать и людское любопытство. Случилось так, что одна бабушка пришла раз, а потом ее не видно. Что случилось? Выяснилось, что ее кто-то обидел. Я говорю: “Вы что — я отдаю свою кровь для того, чтобы собрать людей, а вы их раскидываете?!”
Я вообще думаю, что вся деятельность должна исходить изнутри. Как источник — бьет струя, и значит, нужно обустраивать купель.Чтобы объединить прихожан, у нас есть трапезная. Я бы хотел, чтобы после службы устраивалось чаепитие, на которое смог бы прийти каждый, кто хочет. Но сейчас нам не позволяет место. Потому что нужно, чтобы люди ближе общались. Слава Богу, что теперь люди могут выбирать, в какой храм ходить. Ведь до революции приходы были чисто функциональными — это было место, где крестили, венчали, отпевали. Сейчас же люди ищут то место, где они смогут расти духовно».
Меня все мучил вопрос о том, как же все-таки относятся местные жители к игумену из Франции. Я слышала, что периодически с церковных ворот приходится оттирать свастики. Вот что мне ответил о. Василий: «Нет ни русских, ни французов, а есть один православный народ. Люди, которые делят людей по национальности, просто ничего не смыслят в духовной жизни».
Фото Сергея Шахиджаняна
В миру Пьер Мари Даниэль Паскье (Pierre Marie Daniel Pasquier), родился 24 марта года в городе Шолэ , западная Франция . Родители его Анри Эжен-Пьер Паскье (1924 г.р.) и Марфа Мари Жанна Гуссо (1920 г.р.), по национальности французы, были служащими. Пьер рос в глубоко верующей католической семье и был седьмым из девяти детей.
В последний год учёбы он много ходил по монастырям, посещал дома инвалидов, детские дома, занимался экологией. По окончании колледжа работал на ферме и поступил в сельхозтехникум города Кастелнодари , на юге Франции. В то время Пьер, через начал знакомиться с православной литературой благодаря деятельности послереволюционной русской эмиграции, жившей в то время во Франции .
Будучи на послушании гостинника в монастыре «Иоанна Предтечи в Пустыне», встречал много архиереев Русской Православной Церкви , в том числе митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера) , митрополита Ставропольского и Бакинского Гедеона (Докукина) , архиепископа Костромского и Галичского Александра (Могилёва) и архиепископа Чебоксарского и Чувашского Варнаву (Кедрова) . Последний помог о. Василию принять твёрдое решение.
- Отец Василий, первый вопрос, который возникает у всех при встрече с вами - каким образом вы, коренной француз, Пьер Паскье, стали православным, и не просто православным, но монахом и священником, оказались в России, и не просто в России, а в самой глубинке - в чувашском городке Алатырь? Как это случилось?
Ответ простой - воля Божья. Когда я пошел по пути православия, когда принял сан монашества, я себя отдал Ему. Это aventure, приключение, и привело меня в глубину России, в Чувашию.
- Вы первым делом попали в Россию и потом приняли Православие, или наоборот?
Я не люблю выражения «принимать православие» - думаю, что я уже давно был православным. Мой нынешний архиерей, митрополит Варнава, когда встретил меня в первый раз в 1993 году (я еще был греко-католическим монахом), когда он увидел, как мы живем и какие у нас мысли, сказал мне: «Отец Василий (я уже был в монашестве Василием, Basile по-французски), вы уже православный». И примерно 15 лет я ждал момента обретения полноты причастия с Православной Церковью. Это были 15 лет страданий, потому что я очень любил православие, но не мог причаститься с православными у Гроба Господня в Иерусалиме…
- Вы были монахом в Иерусалиме?
Да, монахом в Иерусалиме, около Гроба Господня, там родина Иоанна Крестителя. И монастырь Иоанна Крестителя, именно где по преданию находится пещера, где он прожил первые годы жизни со своей матерью Елизаветой, и там она умерла; в монастыре есть ее гробница. Это недалеко от Эйн-Карем, недалеко от русского женского Горненского монастыря. Матушка игуменья Георгия из Горненского монастыря своей любовью очень влияла на мои решения. Мы общались с ними у Гроба Господня практически каждую неделю, с субботы на воскресение я там стоял, молился с ними, и плакал, потому что до причастия меня не допустили. И вот 15 лет я ждал этого момента. Потом встречи с митрополитом Варнавой, архимандритом Иеронимом, архимандритом Гурием, отцом Гермогеном - эти встречи очень влияли на мое решение. Когда я чувствовал поддержку, теплые слова, я уже не сомневался, что мне надо решиться. Решение я принял в 1993 году, когда я покинул униатский монастырь и вернулся на свою родину. И тогда было мое первое письмо к Святейшему Патриарху Алексию.
- А где ваша родина?
Франция, город Шоле. В Шоле, это небольшой город на западе Франции, я родился, а сам я родом из Vandee. Это знаменитый французский регион, который славился своими роялистскими настроениями и противился революции.
- И как вы попали в Москву?
Когда я ждал ответ, мне вдруг позвонили из Москвы, и спросили на французском, но с акцентом, действительно ли я собираюсь приехать в Москву и принять Православие. Для меня это было неожиданно, но я, конечно, сказал что да. И попросил, чтобы мне помогли с приглашением, потому что без приглашения визы не дают. Эти люди, которые мне звонили, были из прихода Сретения Владимирской иконы Божией Матери. Я о них мало что знал - это был, как их здесь назвали, «экспериментальный приход». Потом я получил приглашение и приехал сюда. Здесь я встретил отца Георгия Кочеткова, который, конечно, принял меня аккуратно, радушно, но сердце у меня было неспокойно: я чувствовал, что это не совсем то, чего я ждал. Меня приглашали принять участие в Причастии… Во время богослужения на следующий день я понял, что это не то, что я искал. Говорят, что это было какое-то направление… обновлени, или что-то… Но я не имею права осуждать, просто я чувствовал себя не в своей тарелке. И родные моих знакомых, которые жили здесь и с которыми я раньше встречался в Иерусалиме, поняли мое положение и старались помочь мне найти другой приход. Им стал приход отца Александра Шаргунова. С отцом Александром я чувствовал себя спокойно, тем более, что он говорит по-французски - это было для меня большим утешением, особенно в ту пору, когда я ничего не знал по-русски. Отец Александр сразу направил меня к владыке Арсению, в Патриархию, где я написал свое второе прошение. Ответ пришел в начале марта 1994 года, в начале Великого поста. И на первой неделе Великого поста, во вторник, меня пригласили в Даниловский монастырь, где через чин присоединения меня приняли в лоно Русской Православной Церкви. На следующий день была Литургия Преждеосвященных Даров, и я причащался. Это, конечно, были незабываемые ощущения, большое утешение, потому что я действительно чувствовал себя полностью в Православии. Второе причащение было в пятницу, и в субботу меня уже пригласили на богослужение с Патриархом в Даниловский монастырь, был как раз праздник князя Даниила. Это была большая честь - служить с Патриархом.
- Вы были диаконом?
Да, меня приняли в сан диакона. Мне разрешили произносить ектении на французском, это тоже было для меня утешением, потому что славянский и русский я еще вообще не знал. Потом был обед с Патриархом и с монастырской братией. И я уже чувствовал себя в лоне Православной Церкви, уже не только мыслями или сердцем, а уже в полноте. Потом я получил направление в Псково-Печерский монастырь. До этого я встретил отца Тихона (Шевкунова), можно сказать, случайно: в Сретенском монастыре была как раз передача прихода. Отец Георгий передал здание храма новому монастырю - Сретенскому, который в то время был подворьем Псково-Печерского. С отцом Тихоном была чудная встреча, мы сразу полюбили друг друга, и до сих пор эта добрая любовь действует. Потом мы еще встречались в Псково-Печерском монастыре, и по благословению отца архимандрита Иоанна Крестьянкина, мне добавили миропомазание. Это было скромно, в Успенском храме. И отец Тихон, поскольку он присутствовал, стал моим крестным отцом. И по духу он действительно стал моим братом.
- И сколько вы прожили в Псково-Печерском монастыре?
Прожил немного. Приехал в апреле, в конце Великого поста, и прожил до июня. В июне был небольшой перерыв, потому что у меня окончилась виза. В Пскове паспортный стол не знал, что со мной делать, и меня направили в Москву. Здесь я встретил архимандрита Иеронима (это нынешний наместник Троицкого монастыря), тогда он был еще иеромонахом. Он как раз возвращался из Святой Земли. Мы встретились на праздник Рождества Иоанна Предтечи, и решили ехать на Афон. Это была моя давняя мечта. И по благословению Патриарха Алексия мы поехали на Афон, на две недели. После возвращения я написал прошение на имя Патриарха о переводе меня в Чувашию, в епархию владыки Варнавы, который сегодня является митрополитом.
- Отец Василий, была какая-то интересная история, когда вы жили в Псково-Печерском монастыре и что-то красили, приехала какая-то французская делегация… Не могли бы Вы рассказать об этом?
Да, было такое. Это были десантники, военные. Я не красил, а штукатурил кельи старца Симеона - теперь уже преподобного. Я немножко умею штукатурить. Вообще монах должен все уметь. И я научился в свое время штукатурить, а теперь меня попросили. Но с экономом мы не нашли общего языка, и до такой степени, что он назвал меня бараном. Ну, я со смирением принял, несмотря на то, что было обидно; я думаю, что монах не должен обижаться, а потерпеть все ради Бога, ради Христа.
- А что французская делегация?
Они, конечно, удивлялись, что я оказался здесь, тем более что это еще в 1994 году - еще неясно, куда идет Россия, много еще соблазнов, много непонятного. И что француз будет делать в России, тоже было непонятно никому, даже мне непонятно.
- Они сразу узнали, что вы француз?
Ну, конечно, я их встречал, мы приветствовали друг друга. Тем более что один из моих младших братьев тоже служит офицером французской армии. На эту тему мы нашли общий язык.
- Ваш брат был командиром этой группы?
Да, мой брат сейчас даже полковник. Они были связаны, они служили в одном месте.
- А как вас встретила Чувашия?
В Чувашии владыка меня встречал очень хорошо, с большой любовью, с большим вниманием. И я сразу нашел своего утешителя. «Варнава» - это и означает в переводе «сын утешения». Владыка для меня является, как сказать, высшим духовником и высшим духовным отцом. Когда я на него смотрю, я знаю, куда мне надо идти, как быть.
- Но вы же попали в самую, можно сказать, дыру…
Ну, это полезно для монаха.
- Непролазная грязь, насекомые…
Это все полезно для монаха. Конечно, были такие моменты, когда я не то что думал о возвращении, но просто задавал вопрос Богу, прямо Богу: «Господи, что Ты хочешь от меня? Почему вот такие условия?». А условия, где мы находились первое время, были ужасными: крысы; крыша, которая течет; постель, которую давно не стирали, в которой, может быть, спал до меня какой-нибудь пьяницы; все мокрое - в общем, ужасные условия. И после Иерусалима мне было, конечно, немного обидно. И я прямо плакал и говорил: «Господи, что Ты хочешь от меня, для чего это нужно?». Сейчас я понимаю, для чего это было нужно. Есть такая притча. Господь приглашает всех на гору Фавор, чтобы увидеть преображение. Есть бесплатный билет на автобус, на котором поднимают на эту гору преображения. Все это бесплатно, но они сидят далеко от Господа. А есть особый билет, за который надо платить и идти при этом пешком на эту высокую гору, и каждые сто метров надо еще платить, чтобы иметь возможность идти дальше. Я думаю, что вот такова и христианская жизнь, если она хочет полноты. Если мы хотим быть близко, надо платить.
- И чем же вы платили?
Платил, проходя через смирение, унижение и так далее. Монах должен так жить. Если у монаха всё есть, есть комфорт, то он должен задуматься, не ошибся ли он, не заблуждается ли на своем пути. Если монах чувствует себя немножко тесно, тогда он, наверное, на правильном пути.
- Уже восемь или девять лет вы в Чувашии?
Да, девять лет.
- Говорят, к вам туда чуть ли ни министр иностранных дел Франции приезжал?
Нет, посол. Huber…
- Huber Colin de Verdiere?
- Сейчас это генеральный секретарь МИД Франции…
Да-а-а? Хорошо.
- И как ему понравилось у вас?
Хорошо. Конечно, он удивился, потому что монастырь был в плохом положении, кругом строительство. Нам передали здания монастыря после советского периода в разрушенном виде. Он увидел, сколько мы уже сделали за короткий период и сколько еще осталось. Но он увидел, что такое вера, что такое чудеса. Потом он благодарил нас за приглашение переночевать в монастыре, потому что это большое событие для человека - кушать за трапезой. Конечно, все районные и областные власти были тоже.
- Вся трава была покрашена?
Конечно. (Смеется.) Хорошая была встреча. Потом его провожали до границы Мордовии.
- Мы знаем, что Франция очень тщательно заботится о своих гражданах, и о распространении своей культуры. И, видимо, то, что вы были французским гражданином, также повлияло на визит посла?
Да. Франция действительно заботится о своих гражданах через свои посольства и консульства. Они также заботятся о распространении языка: помогают школам, другим организациям. Наверное, он это сделал, помимо прочего, из духовного любопытства - побыть в монастыре.
- Но вас посещал не только посол Франции, но и сам Святейший Патриарх…
Приезжал, но уже не ко мне. Это был его второй визит в Чувашию. Первый раз - в 1996 году, но тогда он посещал только Чебоксары. А в 2001 году - несколько городов, в том числе наш Алатырь. Это, конечно, большая честь для города, для каждого православного. Собирались тысячи людей, даже сам Святейший удивлялся. До сих пор его визит дает нам импульс. И мы были бы рады встретить его еще и третий раз.
- Отец Василий, вот вы хорошо отзывались о владыке Варнаве, но среди некоторых православных ходят такие слухи, что якобы он освящал какого-то идола…
Да. Вы знаете, я действительно почитаю владыку Варнаву, он святой человек. И обвинять его в таком грехе - это неправильно. И эти события для нас, клириков Чувашской епархии, болезненны, потому что мы все любим владыку, он для нас отец.
- А что произошло?
Просто один священник нашел повод (он давно искал этого повода) оскорбить владыку. Просто этот человек ненавидит владыку, я не знаю, по каким причинам. И он нашел тот повод, что владыка присутствовал при освящении монумента, памятника, посвященного нашей матери. Почему бы не быть памятнику в честь нашей матери, которая нас воспитала, за нас страдала и переживала? И этот монумент является культурным памятником, а не имеет никакого отношения к религии. В этом случае отец Андрей Берман глубоко заблуждается, потому что он служит в этом случае не чистоте православия, а своей гордыне и непослушанию. И он является, по моему мнению, идолослужителем своей гордыне. Это мое мнение.
- А в Вашем приходе есть еще иностранцы?
Да, есть англичанка, тоже православная. Она работает в школе учительницей английского языка.
- Она специально переехала в Чувашию?
Ее в свое время, лет восемь-девять назад, приглашали специально в Чебоксары, потом через знакомых она встретилась со мной и приехала в Алатырь, поскольку она искала духовного отца. Она знает французский, так что ей проще исповедаться, советоваться. Но, конечно, она русский знает в совершенстве, лучше, чем я, поскольку она учила язык в университете. А я русский не учил - просто впитывал его, как губка.
- А как вы находите общий язык с прихожанами, ведь там в основном деревенские бабушки?
Это очень просто. Как говорится по-русски: каков поп, таков и приход. Если бабули видят, что батюшка горит в любви к Богу, то язык даже и не нужен, они смотрят в глаза, они видят, как батюшка живет, и они идут за ним. Если батюшка любит Христа, то даже если он бедный, малограмотный, они идут за ним. Поэтому очень просто. Конечно, я не говорю, что я именно такой батюшка, но я люблю Христа, я свою жизнь отдал Ему, и, наверное, люди это чувствуют.
- Отец Василий, в России некоторые жалуются, что трудно понять церковно-славянский язык, трудно на нем служить и так далее. Но вот вы француз и вам пришлось его осваивать…
Я вам скажу так, что мне легче церковно-славянский язык, чем русский.
- Почему?
Я не знаю почему, но, например, читаю по церковно-славянски без проблем, а по-русски возникают трудности. Евангелие я прекрасно понимаю, даже Типикон. Иногда бывают, конечно, какие-то трудности, но Евангелие, богослужение я прекрасно понимаю. Просто эти люди, которые не понимают, пусть они немного потрудятся, потерпят, и пусть они молятся - и они поймут. Я ведь не знал русского, но меня бросили в деревню, где говорили только по-русски, и я стал через некоторое время понимать. И также люди пусть ходят на богослужения, пусть молятся, слушают, и скоро они будут знать церковно-славянский язык. Только наша современная молодежь очень ленива и не хочет изучать, трудиться.
- Ленивы здесь, или во Франции?
Здесь, в России.
- А во Франции?
Также. Это современная болезнь нашей молодежи сегодня. Им просто, например, сидеть перед телевизором или перед компьютером, ни о чем не думать, компьютер все сделает - напишет, подумает. Современный человек является немножко инвалидом перед жизнью, перед историей.
- Отец Василий, вы в прошлом году побывали во Франции, после долгого перерыва, как вам понравилось?
Конечно, я чувствовал радость, так как родина и есть родина. Видел, конечно, что там все прекрасно, красиво, порядок большой. Красиво, красиво. Но, вы знаете, уже последнюю неделю я чувствовал ностальгию, ностальгию по своей бедной Чувашии и по своим прихожанам, которые являются для меня братьями и сестрами. И Россия, Чувашия являются для меня родиной, потому что там я снова родился. Как сказал Господь: кто ушел от своей семьи или отечества ради Христа, тот обретет новых братьев, и сестер, и родину.
- А когда Вы были во Франции, как вас там принимали? Вы ведь уже приехали в качестве православного священника?
Хорошо. Вы знаете, староста нашего прихода сказал: «Наш батюшка, как банан, в нем есть экзотика». И мое ощущение, что да, действительно есть немножко экзотики. Причем и когда я приехал в Россию, и теперь, когда приезжаю во Францию - там я тоже экзотика.
- А как Ваши родные отнеслись к вам?
Хорошо. Конечно, они переживали, для них это неожиданное решение.
- Они католики?
Они католики. Отец, конечно, переживал, и был против, но он всегда воспитывал нас в свободе, и в свободе совести. Поэтому он переживал внутренне. Я думаю, что теперь, после девяти лет он уже примирился с этим, даже если ему непонятно, почему я ушел из католичества и стал православным. Может быть, это ему непонятно, но ему понятно, что это воля Божья.
- А ваш брат?
Брат также. Младший брат даже поставил перед собой вопрос о принятии православия. Он еще не принял, потому что у него дети, и одна из дочерей послушница в католическом монастыре, поэтому для него решение непростое, ведь нужно сохранить единство в семье. Я ему советовал подождать, не торопиться, я пятнадцать лет жил православно, хотя и официально не был православным. Самое главное - жить православно. Быть православным не по документу, а по жизни.
- Отец Василий, но ведь во Франции тоже много святынь, которые и православные почитают.
Да, очень много. Покров Богородицы, омофор в Шартре; терновый венец; часть мощей святой Женевьевы… Во время Французской революции эти мощи были осквернены - это явно бесовские силы, потому что оскверняли мощи именно тех святых, которые покрывали Францию, создавали Францию.
- Некоторые сейчас говорят, что Православие во Франции все более распространяется. Правда ли это?
Да. Да, это правда, и этому можно радоваться. Можно сказать, что Франция возвращается к своей первой любви. Хотя число православных там еще невелико, имеется, по-моему, около 200 приходов.
- У нас все считают, что Франция - чисто католическая страна…
Уже давно нет. Скорее всего можно будет говорить о ней как о мусульманской, потому что католики перестали быть христианами, они светские. Католики - это только название. Церкви уже везде закрываются, один священник служит в 20−30 приходах, то есть священников не хватает. Еще немного, и не будет совсем клириков. Это кризис, кризис.
- А что, молодежь не ходит в храмы?
Да, молодежь не хочет. И процент людей, которые действительно ходят в храм, очень низкий. Конечно, большинство жителей - католики, но больше людей посещает мечеть, чем католические храмы. И поэтому растет Православие, ведь много людей все равно ищут истину, ищут Церковь, ищут именно христианской жизни - а они найдут это в Православии. Я думаю, что еще немного, еще несколько лет, и Православие во Франции будет иметь большое влияние. И сейчас Православие - это авторитет. Это заметно на радио, по телевидению. Католики даже используют православное богословие, чтобы объяснить смысл того или иного праздника.
- А почему Вы сказали, что Франция возвращается к первой вере? У нас многие считают, что Франция всегда была католической.
Нет, Франция была православной до XII века, до раскола между Западной и Восточной Церквями. Но даже этот раскол 1054 года был расколом между Римом и Константинополем, и не касался остальных. И до XII века Франция оставалась глубоко православной и по богослужению, и по богословию. И отголосок этого православия (это мое мнение) был даже в XIX веке, когда был введен новый догмат о папской непогрешимости - французская Церковь очень сопротивлялась этому. Но сегодня, конечно, все клирики во Франции убеждены, что папа не может грешить, когда он стоит на кафедре.
- Таким образом, можно сказать, что Вы вернулись к вере своих предков?
Да, да, это именно так.
С игуменом Василием (Паскье) беседовал монах Симеон